Но в головном мозге есть и другие участки, задействованные в формировании удовольствия, однако не находящиеся под влиянием информации с ценника. «Важно отметить, – пишут исследователи, – что мы не обнаружили свидетельств влияния цены на (…) такие анализаторы вкуса, как островковая кора, или медиальный отдел заднего вентрального ядра таламуса, или парабрахиальные ядра варолиева моста». «Естественное объяснение, – продолжают они, – состоит в том, что в ОФК – той части мозга, активность которой изменилась в ответ на ценник, – нисходящие когнитивные процессы, кодирующие ожидаемые вкусовые предпочтения, пересекаются с восходящими сенсорными компонентами – ощущением вкуса вина». Говоря проще, ОФК – это то место, где история, а значит ожидания, смешиваются со свежей чувственной информацией, и в результате получается то, что исследователи назвали «гедонистический опыт потребления»[82]
.Казалось бы, чего эти ученые так привязались к вину и его дегустации? Какая разница, если Вебер прав и употребление вина, свободное от истории, дает более чистый и даже приятный опыт, чем обычное? Большинство любителей вина вроде меня пьют его себе да радуются, и нам все равно, какие сомнительные истории за этим могут скрываться. Даже если мы употребляем вино «неправильно», мир ведь не рухнет, верно?
Однако дело касается не только вина – все куда серьезнее. Речь идет о способности мозга создавать иллюзии. Данный конкретный эксперимент посвящен специфической иллюзии, из-за которой вкус напитка зависит от истории, связанной с ним. Но это лишь пример куда более широкого заблуждения: о том, что «сущность», которую мы ощущаем в вещах, на самом деле содержится в том, что мы воспринимаем, когда на самом деле она является лишь творением нашего разума и вовсе не обязательно соответствует реальности.
За каждой вещью стоит история, и именно история, истинная или ложная, формирует наши чувства по отношению к этой вещи и таким образом формирует и ее сам у, делая именно такой, какой мы ее воспринимаем.
В определенных обстоятельствах такое порождение сущностей разумом может привести к куда более серьезным последствиям, чем отличие во вкусе одного и того же вина под разными этикетками. Например, когда мы приписываем сущность не рулеткам, домам и прочим неодушевленным предметам, а другим людям. Об этом мы и поговорим в следующей главе.
Глава 12
Мир, свободный от сорняков
Через несколько дней после начала моего первого ретрита я прогуливался по лесу и встретил давнего врага. Его истинное имя –
Теперь же, во время ретрита, я был поражен – впервые в жизни – красотой этого сорняка. Может быть, лучше даже взять слово «сорняк» в кавычки, потому что увидеть красоту сорняка означает задаться вопросом, стоит ли его в самом деле так называть. И именно этот вопрос я задал себе, когда стоял там и смотрел на своего прежнего врага. Почему это растение зовут сорняком, а множество других, столь похожих на него, – нет? Я посмотрел на другую зелень вокруг, затем снова на сорняк и понял, что у меня нет ответа. На вид объективно отделить сорняки от не-сорняков оказалось невозможно.
Оглядываясь в прошлое, думаю, я назвал бы это своим первым опытом переживания пустоты. Возможно, он был не столько драматичен и уж точно не столь убедителен и устойчив, как описанные в предыдущей главе ощущения Родни Смита и Гэри Вебера. Но ключевая особенность была та же – сущность сорняка стала для меня гораздо менее ярко выражена, чем это было всегда. Внешне по-прежнему отличный от других растений, подорожник в определенном смысле вдруг стал выделяться среди них куда меньше, чем прежде. Теперь в нем отсутствовала та самая «сорняковая сущность», которая прежде отличала его от другой зелени и заставляла выглядеть менее приятно, чем прочие растения.
Получается, сущность имеет значение! Вот только что вы хотели изничтожить что-то, потому что ощущали за ним нехорошую сущность, а мгновение спустя, когда эта сущность исчезла, вместе с ней испарилось и желание рвать и метать.
Конечно, подорожник – всего лишь трава. Насколько я знаю, сорняки не испытывают ни боли, ни удовольствия, поэтому прополка не считается таким уж аморальным проступком. И все же в случае с сорняками, в отличие от ламп, карандашей и очков, мы заходим на территорию психологии нравственности, в царство суждений о том, какие плохие или хорошие последствия имеет наше отношение к другим живым существам. И когда речь идет о разумных существах, например о людях, – ставки гораздо выше.