– Дети, говорят, любят сказки. Мне сказок никто не рассказывал, отец был против, мать – боялась. Но что-то я знаю. Наклонись и поцелуй Клодию.
– Что?! – вытаращился на него Борис.
Ройзельман вздохнул:
– С поцелуем ты передашь ей немного вирионов Януса. Они покормятся тем Янусом-РНК, что у нее в крови, и займутся делом. Необратимые изменения еще не начались.
– Ну, у тебя и юмор, – буркнул Борис, и обратился к Корделии: – Милая, ты не забыла, что я – супермен? Сейчас я поцелую твою сестру, и она оживет. Не веришь? Подойди и приложи ухо к ее груди, хорошо?
С неприятным ощущением (целовать труп? всю жизнь мечтал!) Борис припал к губам Клодии. Губы девушки были еще теплыми, и, кажется, даже не совсем потеряли тонус.
– Все еще лучше, чем мы думали, – сообщил Ройзельман. – В крови достаточно кислорода, в легких, правда, полно жидкости. Поверни ей голову на бок, ее сейчас…
Тело девушки вздрогнуло в сильной конвульсии.
Корделия с криком отпрыгнула в сторону, а Клодия вырвала – прямо на кроссовки и низ штанин Бориса.
– …вырвет, – закончил Ройзельман a posteriori. – Прости, я не думал, что так быстро получится.
– Ты это сделал специально, – обиделся Борис.
– Вовсе нет, – оправдывался Ройзельман.
– Корделия? – раздался незнакомый мягкий грудной голос. – Я… что случилось? Кто эти люди?
Борис обернулся. Клодия сидела на кровати, Корделия обнимала ее, вцепившись ручонками в сестру, словно та могла исчезнуть, раствориться как призрак.
– Люди? – удивился Борис.
– Ну, вы же с кем-то разговаривали, – сказала Клодия, подозрительно прищурившись. – Кто вы, что вы делаете в нашей квартире? Что вообще произошло?
– Я ее знаю, – заметил Ройзельман. – Интересное совпадение… Клодия Д’Эвре, ее отец был моим коллегой, инженером-трансплантологом. У нее несколько имплантатов в теле, кажется, она меня видит.
– И слышу, – ответила Клодия. – Хотя впервые разговариваю с призраками. Мистер Ройзельман?
– Для Вас – просто Лев, – ответил Ройзельман.
– Клодия, ты знаешь дядю из Розуэла? – удивилась Корделия.
– Вы же мертвы, – отметила Клодия, не обращая внимания на вопрос «сестры».
– Вы пять минут назад тоже были мертвее мертвой, – ответил Ройзельман. – Что последнее Вы помните?
– Панику, – ответила Клодия. – По телевизору сказали, чтобы все сидели по домам. Я вышла на балкон и почувствовала жар. Вернулась и легла в постель. Потом… не помню.
– Вы болели, – ответил Ройзельман. – Потом умерли. К счастью, Ваша смерть длилась недолго. Полагаю, имплантаты Вашего отца помогли Вам продержаться. Он был гений, и, что бы там не говорили, я его всегда уважал. Добро пожаловать в наш новый мир. Каково это – быть дочерью Иаира?
– Моего отца звали Мишель, – ответила Клодия. – Вам это хорошо известно.
– Клодия, с кем это ты разговариваешь? – с подозрением спросила Корделия.
– Твоя сестра тоже супердевушка, – ответил ей Борис. – Вот что, Корделия, пусть твоя сестра, хм… приходит в себя, а мы пойдем посмотрим, как там наша собачка.
– Мэгги, – сообщила Корделия. – Я назвала ее Мэгги. Нельзя называть собаку просто собакой, это все равно, что человека называть просто человек.
– Ты права, милая, – согласился Борис, выводя девочку из комнаты, где Клодия и Ройзельман схлестнулись взглядами.
Интересно, как они познакомились? Хотя нет, не интересно. Черти что вокруг творится. Надо покормить собаку… ах, да, не собаку, а Мэгги.
Борис чувствовал, что не контролирует ситуацию, и это выводило его из себя.
Седьмого декабря тысяча девятьсот сорок первого года внезапный налет японской авианосной авиации ознаменовал для Соединенных Штатов не только начало войны, но и крупнейшее в их истории военно-морское поражение. Два американских линкора (именно такие корабли были тогда основой военно-морской мощи) погибли безвозвратно. Еще два – затонули, но, впоследствии, были подняты. И еще четыре – надолго вышли из строя.
Но по сравнению с событиями июня две тысячи двадцать шестого даже Перл-Харбор казался невинными учениями.
Конвертоплан Алека, который пилотировала вызвавшаяся лететь с ним Мэри, прошел в центр ордера его авианосной группы, как нож в масло. Ни одного сигнала об облучении на его борт так и не поступило. Да и ордером, собственно, назвать это можно было с огромной натяжкой – корабли лежали в дрейфе, и, видно, давно – их сильно снесло к западу, так, что ордер получился каким-то сплющенным, напоминающим полумесяц. К тому же, нескольких кораблей не хватало.
Алеку (вернее, Мэри) едва удалось посадить конвертоплан на палубу «Энтерпрайза» – приводная система даже не думала отвечать, и садились они по старинке, вручную. К тому же, массивная туша авианосца ощутимо вздрагивала на волнении – океанские волны даже при легком ветерке довольно круты, а сейчас погода была, что называется, «свежей».
Оказавшись на палубе, Алек в сопровождении Мэри поспешил на мостик.