Будет всё как я хочу (СИ)

   - Если он сбегАет, не выполнив заказ, - возразил Джованни, - так что его приходится запирать в студии до окончания работы - значит сам виноват. И вообще, мог бы сообразить, что можно через крышу и с другой стороны.

   - Наследнички. В могилу меня сведёте, - проворчал Козимо и наполнил чашу.

   - Вот ты бы тоже поменьше пил, - подтолкнула его Контессина.

   - Да. А то вечером снова будет - госпиталь святой Лукреции, - подхватила старшая невестка.

   - Ишь ты. Замахнулась. На святую Лукрецию, - дедушка осушил чашу и наполнил заново. - Она плохо кончила...

   - На то и мученица, - резонно заметил Джованни, подставляя свой кубок.

   - Уж если быть точными, то не мученица, а самоубийца, - Пьетро перехватил кувшин.

   - Вот какой ты... мелочный, - сказала Лукреция.

   - Не начинай, ладно?

   Три кубка звонко встретились.

   - А я ещё не начала, - облокотилась на новую скатерть Лукреция. - Я вообще-то хотела сонет прочитать. Чуть не забыла.

   - Сейчас будут страсти святого Петра, - ухмыльнулся Джованни.

   - Тоже мне, откровение Иоанна Богослова.

   - Ну всё правильно, - пожала плечами Джиневра. - Апокалипсис же.

   - Вот богохульники, - приговаривал Козимо, приканчивая кувшин. - В кого только такие?

   - Ох, - отмахнулась Контессина и достала из-под подола фляжку. У хорошей хозяйки всегда должны быть запасы. А без этих запасов, дорогой муженёк, вся твоя щедрость и меценатство - просто бред сивой кобылы...

II. Жизнь коротка, искусство вечно

   Ночь низко склонилась над пёстрой долиной и с высоты холмов Тосканы дула на раскалившиеся за день дома. Её сладкое дыхание проникало в растворённые окна и бесшумно касалось спящих. Только подвижный блеск на глянцевой листве лимонных деревьев выдавал её присутствие.

   Впрочем, обрети эта наблюдательница плоть и будь замечена кем-то из горожан, ни один житель Флоренции не возражал бы - пусть её, смотрит, только не закрывайте окно, наконец-то прохладно.

   Окно, миновать которое сегодня утром имел неосторожность фра Филиппо, тоже было распахнуто настежь.

   Пьетро осторожно откинул одеяло: от бинтов было жарко. Лукрецию это не потревожило: она сама уже давно спала без одеяла, обняв подушку и поджав под себя одну ногу. За девятнадцать лет они научились не мешать друг другу.

   Когда он увидел её первый раз - в день венчания - она выглядела заурядной. Худенькая, как подросток, со светлыми бровями и неправильным носом, девятнадцатилетняя Лукреция Торнабуони изо всех сил старалась притвориться, что здесь отсутствует. На каждой реплике она краснела, а при каждом движении как бы за оное извинялась. Впрочем, Пьетро и не рассчитывал на многое: только на уважение, исполнение всяческих супружеских и домашних обязанностей и умение оставить его в покое, когда необходимо. Все прочие мечты и чаяния отправлялись вслед минувшей юности и двадцативосьмилетнего Пьетро Медичи уже не касались.

   Но видя Лукрецию каждый день, он понял, что она не так проста, как кажется. Она как будто находилась одновременно в двух местах - или мирах? - беседуя с гостями или надзирая за прислугой и в то же время наблюдая за всеми со стороны, и унося впечатления в недра своей души, и оставаясь там, чтоб разобрать новообретённые сокровища. В этом была она вся. Как сказал бы увлёкшийся Платоном отец, это был эйдос Лукреции, её цель и причина.

   Порой она куда-то отлучалась - и вскоре возвращалась, сияя от счастья, но тщательно сдерживая собственное сияние. Однажды ему удалось подсмотреть, как она стоя склоняется над столом в кабинете и очень быстро что-то записывает. Пьетро запомнил, на какую полку за какие книги жена прячет тетрадь, и отправил слугу покопаться в том уголке, и верный Фабио принёс внушительную подшивку листов, половина из которых были сплошь исписаны. Стихами. Пьетро углубился в чтение и, видимо, слишком увлёкся, потому что Лукреция застала его врасплох. Неизвестно, сколько она простояла над ним, но дождалась, когда её присутствие обнаружится и вор усовестится, отобрала тетрадь и, всхлипывая над нею, умчалась прочь.

   После этого случая она потребовала собственный кабинет и прятала ключи глубоко в корсаж.

   Любопытство продолжало разбирать Пьетро, он часто заводил разговоры о поэзии, заручился поддержкой Джованни, и под совместным натиском крепость пала. Лукреция, завышая от волнения голос, прочла отрывок из поэмы о Вавилонском столпотворении. Это было очень пафосно и очень многословно, так что братья ободряюще улыбнулись друг другу, сказали несколько вежливых фраз... и решили больше не возвращаться к этому вопросу.

   Но Лукреция не собиралась просто так сдаваться. Впервые в жизни она встретила людей, которым интересно её творчество, и не желала отпускать их безнаказанными.

   Раз уж стезя поэта неизбежна, не желает ли она попробовать себя в других жанрах, спросил Пьетро.

   Лукреция промолчала.