Будет всё как я хочу (СИ)

   Женщина - в этом сомневаться не пришлось - грациозно ступала и в то же время весьма спешила. Угнаться за ней было сложно. Только ночным маяком белела рубашка, мерцало златотканое платье - да маятником раскачивалась коса, блестевшая перед привыкшими к темноте глазами. Цвет волос был неопределённым, лица было не разглядеть вообще - она не оборачивалась.

   Лукреция отчего-то поняла, что не хотела бы встретиться с ночной гостьей лицом к лицу, и аккуратно соблюдала расстояние.

   Дама проплыла по лестнице - в сторону спальни Лоренцо. А, ну понятно, подумала Лукреция, теперь всё ясно. Новая любовь. Ни на Леонеллу, ни на её предшественницу - Лауру - она похожа не была. Но разодетая дама миновала дверь спальни, а за дверью в тот самый момент раздался голос Леонеллы:

   - Я уже хотела дать тебе отставку - за то что бросил меня наедине со своей семейкой.

   - Какая отставка? - возразил надломленный голос четырнадцатилетнего Лоренцо. - Я же тебе плачу.

   - Чьими деньгами?

   Умная девочка, отметила Лукреция. Она внезапно поняла, что куртизанка Леонелла не старше её сына... Но пока прислушивалась - цель была потеряна из вида. Лукреция - с позорным чувством поражения, непригодившейся туфлёй и ценным грузом размышлений по поводу старшего сына и его связей - вынуждена была вернуться на второй этаж.

   Крепкий сон очистил её совесть, а наутро они с Пьетро одновременно заявили, что им приснилось нечто странное.

   Судя по тому, что Козимо расспрашивал внучек, не затеяли ли они какой-нибудь карнавал или спектакль, он тоже встречал в полумраке нарядную даму. Старик плохо спал из-за духоты и чуть ли не каждую ночь отправлялся прогуляться по первому этажу.

   На воровку она не была похожа - хотя кто их знает: девица отвлекает, притворяясь призраком, а остальные тащат всё, что подвернётся. Но это предположение рухнуло, не успев утвердиться: в доме ничего не пропало. Да и запирать окна сейчас равносильно самоубийству, а это, как известно, гораздо более тяжкий грех, чем воровство.

   Сошлись только в одном: чтобы хозяйке дома не переутомляться и не подвергать себя опасности, на следующую ночь слежкой займётся Фабио - запасшись светильником и дубинкой.

   Вместе с приятелями Бруно и Энцо он исправно нёс ночную стражу и доложил наутро, что девица была весьма хороша собой и направлялась в сад. Как можно было направляться в сад при запертых дверях, слуга не уточнил, но та вольность, с которой в доме Медичи обращались с ключами, могла всё объяснить. А что именно девица делала в саду, слуги не знали, потому как всю свою бдительность направили на кувшин вина. А поскольку Бруно был виночерпием и имел собственные ключи от погреба, здесь объяснений даже не требовалось.

   Заслужив какую-никакую благодарность за малые, но всё же сведения, Фабио ушёл спать. Господа же предались раздумьям.

   Они договорились с городской стражей, чтобы под окнами палаццо находилась пара-тройка человек, а в саду и на обоих этажах поставили слуг.

   - Ну притащите сюда ещё наёмников, - проворчала Контессина.

   Козимо поблагодарил её за совет, но сам, похоже, склонялся к мистике, потому что в тот же день послал за священником в Сан-Лоренцо, чтоб освятить дом.

   Но оказалось, что священник ещё утром отбыл в палаццо дельи Альбицци - договариваться о венчании. Старый Козимо огорчился, усмотрев в этом происки враждебного клана.

   - Во Флоренции много церквей, не обязательно обращаться именно в наш приход, - попыталась подбодрить его Лукреция, в глубине души лелеявшая сверхъестественную подоплёку этой истории.

   Но свёкор махнул рукой и заявил, что, верно, не дождётся собственной домовой церкви, ловко направив внимание потомства на насущные проблемы. Сыновья немедленно занялись спором с маэстро Филиппо, а невестки углубились в ревизию всех имеющихся в доме лекарств. Затем последовал визит к аптекарю, затем приглашение врача для синьора Медичи-старшего, затем спор с врачом по поводу бронзового Давида в саду синьора Медичи: первый полагал скульптуру обнажённого юноши вопиюще неприличной, а второй утверждал, что последователь Гиппократа ни бельмеса не смыслит в искусстве. Спор завершился обильным примирительным обедом, после которого врачу сделалось плохо; послали за вторым врачом, тот подтвердил, что дело плохо, и первый умолял позвать нотариуса; явился Джакомо Винченцо, взмыленный от жары и от ссоры с женой; потом явилась Рената Винченцо, с корзиной свежей зелени и букетом свежих новостей с рынка Барджелло; супруги встретились, и снова поругались, и ушли от Медичи уже в сумерки.

   За всем этим первоначальный источник беспокойства как-то забылся.

   Но городская стража и домашняя прислуга не забыли о своих обязанностях. Первые не заметили на улице никого подозрительного за всю ночь - разве что пару знакомых карманников, а вторые видели, как кто-то прогуливался по саду, и описывали вполне узнаваемую и уже знакомую женскую фигуру.