Будни

Но есть у меня одно горькое соображение — боюсь, многие не разделят его, а возможно, и вознегодуют.

Долголетнее отсутствие сатиры в нашей литературе исказило шкалу оценок: сегодня мы раскрываем восторженные просторные объятия навстречу талантливому сатирическому произведению, и нас распирает от желания провозгласить его вершиной этого жанра.

Но, по-моему, при вполне заслуженном восторге следует не терять чувства соразмерности: как бы ни были великолепны эти кассеты монологов, каким бы прицельным, убойным огнем они ни били по уродствам нашей жизни, автор этих замечательных произведений — выдающийся, несравненный фельетонист.

Уточнение это нисколько не умаляет того, что он делает, но оно необходимо для соразмерности с тем, что было сделано в нашей литературе до него.

Не помню уж, кто сформулировал разницу между талантом и гением. Талант попадает в цель, в которую никто не может попасть. Гений попадает в цель, которую никто не видит.

В никем еще не видимую цель попадал Михаил Михайлович Зощенко.

Случилось так, что современный читатель мало знает его рассказы. А те, кто небрежно перелистывает его редко издаваемые сборники, удивленно пожимают плечами: рассказы представляются им одряхлевшими и нисколько не смешными.

Литературный вкус массового читателя, к сожалению, гораздо более управляем, чем это может показаться. С детского сада, со школы, с экрана телевизора, из радиоприемника, со страниц газет и журналов массовый читатель обеспечивается у нас всегда бесспорным, непререкаемым суждением о том или ином литературном явлении. При этом мощном потоке высочайше утвержденной информации вовсе не трудно с помощью нынешних технических средств либо возвести любое писательское имя в ранг классика, либо предать его забвению. Можно даже сперва возвести, а потом предать. А можно еще и сделать вид, будто вообще ничего чрезвычайного не происходило, все было всегда в порядке.

Приобрести собственную, независимую точку зрения на литературу современному читателю не так-то просто. Постоянное воздействие направленной на него сфокусированной критики сделало его слишком внушаемым.

Если попросить нашего, скажем, тридцатилетнего современника, избрав для этого эксперимента человека читающего и в общем такого, которого принято полагать среднеинтеллигентным, — если попросить его составить небольшой списочек произведений русской художественной литературы довоенной поры, начиная с двадцатых годов, то окажется, что список этот, во-первых, на редкость куценький, во-вторых же, — и это наиболее горестно! — названные им произведения, за редким исключением, не будут соответствовать тем подлинным высотам, что были достигнуты в ту пору.

В истории нашей литературы более всего затуманены двадцатые годы и начало тридцатых. Мы упрямо продолжаем и сейчас величать романы «Цемент», «Железный поток», «Бруски», «Гидроцентраль» золотым фондом литературы того времени, хотя люди старого поколения отлично помнят, что любовью и истинной популярностью пользовались в те годы другие книги, другие авторы — они-то и составили великую славу русской советской литературы.

В последнее время у нас уже не заказано и даже принято упоминать их имена, издавать небольшими тиражами их книги, но современный читатель далеко не всегда подготовлен к их восприятию.

В нормально протекающем литературном процессе, при всех возможных гениальных неожиданностях, есть постепенность переходов от одного явления к другому, и читатель — невольный участник этой постепенности, она помогает ему воспринимать изменяющиеся литературные ценности. Когда же естественный литературный процесс бывает грубо оборван, беспощадно и искусственно оборван на долгие годы, а потом, без всяких даже объяснений, впопыхах восстановлен; то есть когда перед совершенно новым читателем, и слыхом не слыхавшим о каком-то когда-то канувшем в небытие писателе, появляются его произведения, то он, читатель, равнодушно недоумевает. Кое-что он все-таки, возможно, и слышал о данном авторе, но в общем-то ничего хорошего.

Это произошло с Зощенко.

Он предстал перед нынешним читателем внезапно. Один из самых современных и своевременных для минувшей эпохи писателей, он первый разглядел, ужаснулся и изобразил хозяйское мурло мещанина; он первый в советской литературе попытался предупредить нас, поднять тревогу, показав ювелирно-художественными средствами множество ипостасей грядущей пошлости и приспособленчества.

Представить себе русскую прозу без Зощенко немыслимо, кощунственно. Его место в истории нашей литературы вакантно.

Какое же касательство все это имеет к сегодняшним сатирическим магнитофонным кассетам?

Вероятно — никакого. Я и сам изредка с удовольствием слушаю в гостях два-три очень смешных и точных монолога в отличном авторском исполнении.

Но отчего же всегда при этом одолевает меня горестная мысль: был, а значит, и есть у нас великий сатирик Михаил Зощенко, но не его произведения владеют сейчас вкусами современной публики.

2 ОЧЕРКИ. ВОСПОМИНАНИЯ

ИСПОВЕДЬ РАССКАЗЧИКА