Будни

Сейчас уже не установить, с какого времени стал усыхать у нас жанр рассказа. Дата, впрочем, не существенна. Существенно само явление. Статистика, количественный подсчет, если бы кто-то и удосужился потратить время на это занятие, могла бы и не подтвердить нынешнее прозябание «малой» прозы. Пользование сравнительной статистикой и вообще-то требует чрезвычайной деликатности, а применительно к исследованию сложных литературных явлений столбцы голых цифр запросто могут привести к неверным умозаключениям. Ну, скажем, черт его знает, стало ли сегодня количественно меньше рассказов, чем было их в пору великолепного расцвета. Возможно, ЦСУ Союза писателей — буде такое имелось бы — выдало бы и вполне отрадный результат. На то оно и ЦСУ.

Существенно ведь не это. А вот почему для нынешнего литературного процесса стал закономерен массовый побег писателей-рассказчиков в «большую» прозу? Вопреки давним и славным традициям русской литературы сочинение рассказов превратилось вроде бы в непрестижное для серьезного писателя занятие. Хобби, что ли, — терпеть не могу этого слова. Можем ли мы перечислить сегодня с десяток первоклассных прозаиков, подвижнически верных «малому» жанру? Говорю «подвижнически» — не случайно. На одном из собраний ленинградской писательской организации Виктор Конецкий примерно так и сказал: «Только фанатики могут сейчас писать рассказы». (По правде, со свойственной ему грубостью, сказал даже резче.) И поведал о своих унизительных мытарствах, которые он претерпел в общении с редакторами, когда совсем уж изредка продирался сквозь них с тоненькой рукописью в десять-пятнадцать страниц.

Запальчивость тона Конецкого и, естественно, еще в большей степени моя вызваны тревогой за судьбу рассказа. Очевидно, имеются все-таки некие стабильные причины этого грустного для литературы явления.

Не берусь нащупать их всеобъемлюще. Попытаюсь лишь поделиться кое-какими своими наблюдениями и предположениями. Хотя бы разгружусь: поделиться с людьми — потребность души человеческой, а у писателя эта потребность особо стойкая.

Исходные, начальные обстоятельства, условия для пополнения отряда прозаиков-рассказчиков вполне благоприятные. Грех жаловаться. Союз писателей регулярно тратит много времени, сил и средств на поиски и взращивание молодых талантливых литераторов. Однако при всем при том легко увидеть одну весьма парадоксальную подробность, в причинах которой я уже давно силюсь разобраться.

На протяжении многих лет мне приходилось участвовать в работе нескольких конференций молодых писателей Северо-Запада — так они именуются в Ленинграде. Мои семинары были малочисленны — не более десятка прозаиков, пишущих рассказы. И не было случая, чтобы среди этих «семинаристов» не обнаружилось хотя бы одного-двух одаренных людей. А случалось, кто-то удивлял меня своеобразием подлинного таланта.

Стало быть, «рождаемость» рассказчиков не должна бы вызывать беспокойства. Возможно даже, следовало ожидать время от времени демографического взрыва в этом жанре. Конференций-то у нас в стране проводится предостаточно.

Но вот что печально удивляло меня впоследствии.

Я старался подолгу следить за литературной судьбой моих бывших «семинаристов», и получалось почему-то так, что наиболее одаренные из них словно куда-то проваливались — их рассказы так и не появлялись на страницах журналов, несмотря на самые пылкие рекомендации руководства конференции. Бывало, правда, что лет через десять-пятнадцать знакомые фамилии всплывали, но публиковали эти немолодые-молодые писатели уже не рассказы, а безразмерные повести или романы. То есть новобранцы «малого» жанра дезертировали из своего рода войск в самом начале службы.

Если уж попутно говорить и вообще о возрасте начинающего прозаика, то и тут много загадочного. Акселерация обошла стороной эту профессию. Могу свидетельствовать, что не встречал среди начинающих человека моложе тридцати — тридцати пяти лет. А то и постарше. С возрастом молодых писателей прошлого века и сравнивать жутковато!

Да даже и ни к чему уходить в далекое прошлое: достаточно вглядеться в истоки русской советской прозы — это была поразительно юная по годам ее творцов литература! И созидалась она, по сравнению с нынешней, в куда более кустарных, самоделковых условиях — литературная жизнь еще не носила столь массово организованного характера. Да, в общем-то, работа писателя «штучная», «модельная» — ее не поставишь на поток с программным устройством и компьютерными командами. А если нечто подобное порой и делалось, то эти попытки заканчивались пустопорожне.

Отчего же все-таки при тогдашней давней кустарщине новых незаурядно талантливых рассказчиков появлялось уж во всяком случае не меньше, чем нынче?

Вот это и парадоксально.