Будни

— Лежи тихонечко. Молчи. Не мешай снотворному. Это очень хорошее снотворное, то самое, которое ты любишь. Ты чувствуешь, оно начало действовать? У меня уже заплетается язык.

— Как у пьяной?

— Немножко похоже. Спи, милый.

— Со мной ты никогда не допивалась до такого состояния. Со мной ты вообще не любила пить. А куда ты девала пустые бутылки перед моим приездом?

— Я сплю.

— Представляю себе, как вы были бы счастливы, если бы я умер.

— Прекрати сию минуту!

— Эта сволочь ходила бы по твоей квартире, стреляла бы у тебя деньги на папиросы, ты бы его ждала с замирающим сердцем, рыдала бы оттого, что он обижает тебя…

— Он никогда меня не обижал. Ни разу за два года. Я никогда не плакала от него столько, сколько от тебя.

— Еще поплачешь. Когда он бросит тебя, потому что ты старше его на десять лет. Ты была для него хорошо обеспеченной шлюхой. И не более того. Какое счастье, что в нем сто восемьдесят пять сантиметров роста. Значит, ему не подойдут мои пиджаки. Вы отнесете все это в скупку. Может быть, ты даже поставишь памятник на моей могиле и напишешь на граните что-нибудь трогательное. Представляю себе, какую пошлость вы сочините вдвоем…

— Если ты сейчас же не замолчишь…

— Ну что ты можешь мне сделать, если я сейчас же не замолчу? Ну что? Что еще? Что еще, хуже того, что ты сделала? Ты знаешь, как я сейчас живу? Все, что случилось в мире, случилось для меня либо до того, как ты с ним сошлась, либо — после. До рождества Христова или после рождества Христова. Можно с этим жить? Я тебя спрашиваю?..

— Ну, пожалуйста, не плачь. Не плачь, миленький. Ведь ты же знаешь, что я тебя люблю и любила всю жизнь. Случилась беда. Она прошла. Ведь это случалось не только у нас. Ведь это бывало у людей. Проходит время… Смотри, сколько времени прошло с тех пор. Иногда ты по три ночи подряд не напоминаешь мне об этом. Это все для меня как прошлогодний снег. Поверь мне, я тебя очень прошу, поверь.

— На чем же это все-таки держалось два года?

— Это уже не держалось. Я все время хотела это кончить. Еще бы немножечко, и это кончилось бы само собой.

— Дай мне, пожалуйста, еще снотворного.

— Сходить за водой?

— Не надо, я проглочу так.

— Если бы ты не разговаривал, мы бы давно заснули. Уже светает. Через два часа тебе идти в институт. Поспи хоть немножечко. Положи голову ко мне на плечо.

— Я знаю, что веду себя унизительно. Я тебе обещаю — больше это не повторится.

— К сожалению, ты мне уже много раз обещал. Но это неважно. Я тебе верю. Поспим немножко. Пожалуйста, поспим…

— Теперь я возьму себя в руки. Увидишь.

— Спасибо, родненький. Давай поспим. У всех людей когда-нибудь что-нибудь случается. А потом проходит. И у нас пройдет. Спи, пожалуйста. Спи.

РЯБОВ И КОЖИН

Выйдя из электрички, Рябов еще раз пролистал свою записную книжку. Адрес Кожина, добытый с таким трудом, был помечен не в алфавите, а на отдельной страничке — потом ее можно будет выдрать и забыть навсегда, если это удастся.

На пыльной площади перед вокзалом стояли вразнобой несколько автобусов. Маршруты их были приколочены на жестянках к столбам. Автобусы стояли подле них, как лошади у коновязи. Рябов отыскал Звонаревку и стал в хвост людей, выскочивших раньше него из поезда.

Грибники, рыболовы, замученные дачники — все это тотчас угадывалось по той ноше, которую они волокли в руках и на спине. У одного лишь Рябова торчал под мышкой тощий портфель.

Распухший от пассажиров автобус заковылял по проселку. Недолгое время машина дребезжала вдоль полей, уже по-осеннему пустых, а затем втянулась в лес. Здесь пыль унялась, в открытые окна всосался горьковатый запах хвои, с лиц пассажиров постепенно сдувало городскую остервенелость.

На одном из крутых поворотов возникло внезапно озеро, казалось, автобус с ходу вонзится в него, но щебенка свернула влево и долго тянулась берегом.

Отсюда и начиналась Звонаревка. Озеро разливалось с краев поселка, а улица уходила по пригорку вверх.

От автобусной остановки Рябов пошел назад, к берегу. Он не знал, где стоит дом Кожина, но в адресе значилась Береговая улица, стало быть, где-то здесь и следовало ее искать.

С пригорка, на глаз, озеро лежало свободно и просторно, оно любовалось чисто продутым солнечным небом, преданно повторяя его. Когда же Рябов спустился с пригорка и приблизился к озеру, оно вдруг исчезло: весь берег был занят садовыми участками — кусты, дома и деревья заслоняли воду.

Сады здесь было обширные и еще жирно зеленые. Найдя на одной из оград нужный ему номер, Рябов не стал тотчас отворять калитку, а сперва отошел в сторону, повыше. Тут, в песке, стояла высокая старуха сосна, уже умершая до половины, корни ее, как кости из могилы, выпирали из песка.

Рябов посидел на каменистом корне, глядя сквозь зелень, высаженную вдоль ограды, на дом Кожина. Рубленый, окрашенный по бревнам в кирпичный цвет, дом крепко опирался на высокий цементный фундамент. Под край шиферной кровли влетали ласточки.