Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)

Захлопнув ноутбук, Рекс посмотрел на соседа по комнате. Тот сидел, запрокинув голову, и смотрел в потолок, окончательно потеряв интерес к действиям Рекса. Зажимал сложенные ладони между коленей и беззвучно что-то произносил. Возможно, пытался подпевать исполнителям, надрывавшимся в его наушниках.

Взгляд Рекса он наверняка почувствовал, потому что перестал гипнотизировать потолок и посмотрел в сторону соседа. Наушники из ушей не вынимал, давая понять, что на диалог не настроен.

Рекс не стал повторять ошибок прошлого, подходя ближе и проявляя необоснованную агрессию, разрушительно действовавшую на эти хрупкие отношения.

Он улыбнулся и беззвучно, позволив прочитать послание по губам, произнёс, отбросив в сторону вечное «детка»:

– Прости за тот случай. Всё дело в том, что… ты мне очень-очень нравишься, Луи.

Судя по тому, как Льюис вытаращился на него, спонтанное признание стало полной неожиданностью, да и внезапное обращение тоже. Реакция из категории бесценных. Однако, Льюис быстро совладал с эмоциями и ответил так же, не нарушая тишину комнаты звуками голоса:

– А мне не нравится парень с собачьей кличкой вместо имени.

После чего закрыл глаза, разрывая зрительный контакт. Быть может, сказал таким образом, что не желает продолжать общение. Может, просто опасался, что в его пристальном взгляде Рекс прочтёт совсем не то, о чём говорило движение губ, а самое, что ни на есть обратное.

*

Реакция со стороны зрителей на осеннюю постановку театралов вдохновила.

Они не собирались останавливаться на достигнутом, посчитав, что просто обязаны закрепить успех, потому теперь работали, не покладая рук.

Школу ожидало очередное творение, вышедшее из-под пера Эштона Грея, исполненное Альбертом Кейном и Рексом Мюрреем.

Никаких переодеваний и дефиле в женских платьях, полное отсутствие любовных линий, минимум провокации. И, само собой, никаких потусторонних сил.

Тогда подходило по тематике вечера, теперь смотрелось бы нелепо, а Эштон и его товарищи не желали ставить себя в глупое положение.

Со стороны представлялось, что постановка занимает выпускников гораздо сильнее, нежели маячащее в обозримом будущем написание экзаменов A-level, поскольку всё свободное время они уделяли репетициям, а не просиживанием над учебниками.

Льюис считал подобное поведение непозволительным легкомыслием, но со своими наставлениями в жизнь Рекса не совался, а с остальными он, в принципе, не общался настолько близко, чтобы получить право что-то им советовать.

Общение с Рексом тоже нельзя было назвать близким, но волей-неволей им всё же приходилось контактировать, а это означало, что определённые вопросы они обязательно обсудят, даже если под громким словом «обсуждение» будет скрыт невинный обмен парой пространных фраз.

Как у них в последнее время и случалось, по большей части.

Льюис стал чаще выбираться за пределы комнаты и теперь коротал время в библиотеке. Присутствие среди посторонних людей его нервировало, но он сжимал ладонь в кулак, впечатывая ногти в кожу, и заставлял себя продолжать сидеть на месте. Занимался аутотренингом, старался поверить, что ничего плохого не случится. В конце концов, все, присутствующие здесь люди, такие же ученики, как и он. За исключением библиотекарей, само собой. Но вряд ли они представляют опасность.

Частота посещений кабинета Сесиль снизилась. Инициатором этого стал, как ни странно, сам Льюис, а психолог не стала возражать, поддержав его решение.

Личный дневник превратился в зону бесконечного молчания. Льюис на протяжении полутора месяцев ничего туда не записывал. Периодически его посещали мысли, казавшиеся достойными записи, но они так же стремительно испарялись из головы, как и возникали.

Ежедневник лежал в шкафчике, на столе его Льюис больше не оставлял. Не хотел, чтобы Рекс вновь попытался возродить их традицию общения по переписке, оставив на страницах небольшую заметку, требующую ответа.

Поведение Рекса ставило Льюиса в тупик, заставляло недоумевать и – моментами – откровенно злиться.

Если это была шутка, то она неприлично затянулась и потеряла налёт очарования, коим обладала прежде.

Если не шутка…

Вот в реальность такого поворота верилось с трудом. Льюис не воспринимал всерьёз слова Рекса и старался избегать откровенных разговоров о чувствах, что периодически наклёвывались.

Он подсознательно ожидал удара или заявления, что слова о зародившейся симпатии – это просто издёвка, результат спора, ещё какая-нибудь мерзость. Что угодно, только не реальное признание.

Льюис знал, что его невозможно полюбить.

Почему?

Потому что.

Кому он нужен такой замороченный, обременённый ворохом кошмарных воспоминаний, фобий, ненавистью к человечеству и ещё огромным количеством не самых лучших качеств характера, какие только можно придумать?

Квинтэссенция всего того, что отталкивает в людях, собранная в одном человеке. Привязаться эмоционально к данной личности способен только законченный мазохист, а Рекс под это описание не подходит.