Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)

Льюис привык, что так его называет Адель и в первый миг, услышав данную вариацию своего имени в исполнении Рекса, хотел огрызнуться, но потом понял, что ему нравится. Очень-очень нравится, как и он сам нравился Рексу, если судить по высказыванию.

Но там, чтобы поверить, нужно было быть наивным, сентиментальным идиотом.

Тут утверждение являлось стопроцентной правдой.

Льюис пытался сравнивать новые ощущения с тем, что доводилось испытывать прежде, когда он ухватился за своеобразный спасательный круг в лице бывшего выпускника, проявлявшего к нему интерес. Соглашаясь попробовать начать с ним отношения, Льюис ни на что не рассчитывал, он делал это больше от безысходности, вспоминая пространные замечания о силе любви, способной вытащить из ямы любой глубины и пройти любые испытания. Он надеялся, что и в его случае этот метод сработает. Очень надеялся, но просчитался.

Любви, как таковой не получилось.

Сказки тоже.

Всё было совсем не так, как рисовало воображение. Была физиология и ничего больше. Учитывая особенности восприятия действительности Льюисом, можно было сделать определённые выводы.

Превратить его в идеального любовника не получилось.

Он задыхался, но вовсе не от страсти, а от ужаса.

Он кричал, но не от восторга, а от осознания, что к нему вновь возвращаются яркие воспоминания.

Он не сдержался и ударил воздыхателя, стоило тому только попытаться ограничить свободу действий.

Тот ушёл, стирая рукавом кровавые сопли, и больше не вернулся.

Рекс…

А что Рекс? Приди Льюису в голову безумная идея всё-таки поддаться его очарованию, всё развивалось бы по уже знакомому – печальному – сценарию. Плачевный итог, они разбегаются в разные стороны.

Льюис кусает губы, обнимает себя и закрывает глаза, позволяя слезам стекать по щекам.

Рекс вытирает кровь, смотрит с недоумением и заявляет, что сосед его – сумасшедший.

Этот вариант представлялся Льюису единственным возможным, и он не хотел стать реальным участником таких событий.

Он осознавал, что тогда сумел отпустить без сожаления по причине отсутствия чувств. Здесь они были замешаны в огромном количестве, накрывали его с головой, заставляли тянуться к Рексу, совершать нелепые поступки в попытке привлечь его внимание. Добившись поставленной цели, отступать на десяток шагов назад и уходить в глухую несознанку, чтобы не обременять другого человека своими ощущениями.

Вот и сейчас Льюис понимал, что совершает глупость, но удержаться не смог. Он убеждал себя, что хочет просто-напросто проучить Рекса, но в закоулках сознания проскальзывала иная трактовка совершаемых действий, и она находилась ближе к истине.

Льюис собирал разбросанные листы сценария, мстительно думая над тем, как красиво они могли бы полететь из окна общежития, оседая на землю.

Дождь размоет краску и чернила, все труды будут похоронены.

Дело пары секунд – распахнуть настежь окна, наделать самолётиков и начать запускать их один за другим.

Он этого не сделал.

Собрав части разбросанного по столешнице сценария в единую стопку, он засунул исписанные листы в сумку со школьными принадлежностями, забрал её с собой и направился в кабинет Сесиль. С тех пор, как он перестал ждать от этих сеансов реальных результатов, посчитав их исключительно способом убийства времени, стало гораздо проще переступать порог и начинать беседу.

Периодами на Льюиса накатывала сентиментальность, и он представлял очередной разговор с Сесиль в немного непривычном ключе. Он думал о любви, о ней же хотел поговорить. Без персоналий, в общем, абстрактно.

Сложно было не догадаться, что Сесиль как раз на личности и начнёт переходить. Спросит о причинах, подтолкнувших к началу такого разговора, попросит конкретики, постарается узнать, на кого направлены его чувства. Возможно, распишет перед ним картину совместимости и посоветует выбрать иной объект. Или хуже того – бросится звонить Адель, вопрошая, знает ли та о предпочтениях сына.

Нет-нет, ничего такого, просто хотелось быть уверенной.

Лишённый возможности поговорить о наиболее актуальных для него вопросах, Льюис постарался отыскать в многообразии тем ту, что, по идее, должна была волновать его, да и всех остальных выпускников, в первую очередь.

В кабинете Сесиль он пил чай с ароматом персика и практически без остановки говорил о поступлении, перебирал варианты профессий и университетов, готовых предложить нужное направление образования. Высказывал опасения, связанные со сменой коллектива, очередными тонкостями проживания на одной территории с незнакомыми прежде людьми, вопросами адаптации.

Сесиль смотрела на него с удивлением, и он понял это только в тот момент, когда она, оправившись от потрясения, позволила себе прервать монолог посетителя. На него снизошло осознание, что почти весь час в кабинете раздавался его голос, а Сесиль молчала.

Это было необычно и непривычно.

Для них обоих.

– В твоей жизни произошло нечто важное? – осторожно спросила Сесиль.

Льюис кивнул согласно.