Ей было приятно внимание со стороны Терренса, но не более того. Об этом она сама сказала позднее. Как и о том, что никогда не воспринимала его всерьёз, с самого начала посчитав, что играет именно он, а не Трой. Последний выглядел куда более решительным и… надёжным.
Да, именно такое заявление она и сделала.
Словно в четырнадцать лет хорошо разбиралась в мужчинах и могла определить, кто надёжен, а кто – не очень.
Словно выбирала себе не временного кавалера – на период пребывания в Британии – а будущего мужа, потому боялась совершить ошибку.
Трой добавил масла в огонь, иронично заметив что-то вроде «Терренс Уилзи – король френдзоны» и посмеявшись над своим заявлением.
Терренс этот смех не поддержал, просто развернулся и ушёл.
В ушах грохотали залпы фейерверка, но их с завидным постоянством перебивали ехидный смех и голос Троя.
Потому-то, когда на шкафчике Троя появилась надпись «La putain», сделанная ядовито-красной краской из баллончика, сразу же бросающейся в глаза, никто особо не удивился. Во всяком случае, Энтони понял, чьих рук это дело. Трой тоже долго голову над догадками не ломал, а Мартин…
Мартин, в общем-то, лично присутствовал на, как выразился Терренс, церемонии распределения званий. Если он король френдзоны, то Трой пусть будет шлюхой, как и его любимая, благосклонно воспринимавшая ухаживания, а потом заявившая, что ничего серьёзного быть не может.
Надпись пришлось отмывать самому Терренсу. Глупо было надеяться, что камеры слежения не зафиксируют, кто именно решил немного поупражняться в декорировании школьного имущества.
Впрочем, никакого наказания, кроме получасовой разминки с губкой и чистящими средствами, Терренс не понёс. Отец ограничился небольшим замечанием, зато Мартину достался выговор за то, что не воззвал к здравому смыслу и не заставил брата отказаться от глупой идеи, вместо этого – стоял и наблюдал за его действиями.
Как будто Мартин имел на него огромное влияние.
Как будто Терренс прислушивался к его словам. И сразу, стоило только попросить, отложил бы баллончик в сторону, решив отказаться от своей не слишком продуманной, довольно наивной, даже детской, но всё-таки мести.
Иногда, размышляя над любовными историями, в которые оказывался вовлечён Терренс, Мартин приходил к выводу, что лучше бы тот действительно оставался для некоторых личностей только другом. Ответные чувства радости Терренсу не приносили, а в случае с Кейт стали ещё и тяжким грузом, основательно отравив ему жизнь.
– Мартин, – позвал Трой, вновь напоминая о своём присутствии поблизости, и помахав рукой в попытке привлечь внимание к своей персоне. – Не витай в облаках – возвращайся на землю.
– Ты что-то спрашивал?
– Было дело. Интересовался, что за письма.
– Это по университетским делам. Сегодня я узнаю, что меня ждёт впереди.
– И что же? Хирургия, как ты и мечтал?
– Нет. – Мартин отрицательно покачал головой. – Боюсь, что туда дорога мне закрыта.
– Почему?
– Так сложились обстоятельства, – размыто ответил Мартин, решив не вдаваться в подробности.
Они с Троем прекрасно общались, с данным утверждением никто не спорил и правдивости его не отменял.
Их дружба выдержала испытание историей с Мишель и нисколько на фоне случившегося не пострадала. Мартин, как относился к Трою до того, так продолжал относиться и теперь. Они о многом могли откровенно поговорить, но иногда случались такие вещи, говорить о которых Мартину не особенно хотелось, и сейчас в ходу был как раз один из таких сценариев.
Мартин не играл на публику, не старался развести Троя на уговоры и беготню вокруг в попытках изобразить заботливую мать-наседку.
Он банально не желал откровенничать на тему того, что заставило отказаться от собственных грёз, положить на чаяния, лелеемые много лет подряд, почти с первого класса начальной школы, и пойти по дороге, определённой не самостоятельно, а с посторонней помощью.
Его рассказ всё равно ничего не менял.
Если в начале первого терма Мартин ещё надеялся на что-то, то теперь окончательно распрощался с мечтами о построении завидной карьеры в медицине, обратив взор в сторону педагогики, методик преподавания и прочих забот, связанных со школьными делами.
С чужой подачи, само собой, а не по собственному желанию.
День, когда его поставили в известность о необходимости пересмотреть отношение к происходящему, стал по-настоящему трагичным, наполненным одной лишь чернотой без минимальных проблесков света. Кажется, тогда он впервые за всю жизнь устроил скандал, хлопнул дверью и, закрывшись в комнате, прорыдал половину ночи. Стоило только немного успокоиться, как он снова вспоминал непреклонный тон, и заходился в рыданиях. Снова за него решили, снова определили, что и как, не посоветовавшись.
Если не захотел старший брат, значит, обязанности повесят на младшего. Конечно. Терренс не может пожертвовать своими мечтами, его будущее должно быть таким, какое он нарисовал в воображении. Так пусть же реализует свои задумки.
То, чем жил Мартин, можно безжалостно слить в унитаз.
Кто он такой?
Какие у него могут быть мысли о будущем?
Разумеется, никаких.