Он был уверен, что долго не продержится. Естественно, ему не хотелось позорно слить за две минуты, ему не хотелось, чтобы этот своеобразный дебют на двоих, состоявшийся после шикарной репетиции в день влюблённых, оставил неприятные впечатления, перебив былое.
Перехватив ноги Кэрмита под коленями, он действительно развёл их ещё шире, чем прежде, прикусил его верхнюю губу, с трудом – несмотря на длительную подготовку – протолкнулся внутрь разгорячённого тела, замирая и делая первые пробные фрикции. Медленно и неторопливо в самом начале, а потом всё активнее и увереннее.
Снова и снова.
Кэрмит был потрясающе нетерпелив – этого не отнять – и не собирался ждать.
Ему хотелось быстро, жёстко, не слишком нежно, даже с проскальзывающими изредка нотками тянущей боли. В пределах разумного, само собой, а не на грани с поощрением мазохизма. Он давал, но создавалось впечатление, что именно он ведёт и контролирует все действия, превращая Алекса в безумного кролика, навязывая этот ритм сумасшедший, когда сбитое дыхание, сердце частит, а промолчать не получается вовсе.
Воспользовавшись секундным замешательством, Кэрмит вывернулся из удерживающих рук, соскользнул на пол, оперся ладонями на столешницу, прогибаясь в пояснице. Склонил голову, позволяя волосам занавесить лицо, широко расставил ноги, откровенно предлагая себя. И это сложно было не понять, интерпретировать как-то иначе.
Алекс недолго думал. То есть, он не думал вообще никак, потому что мысли из головы улетали в неизвестном направлении. Прижавшись грудью к потрясающей, совершенной, охренительной, по досадному стечению обстоятельств до сих пор скрытой тканью спине, он обнял Кэрмита поперёк живота, отвёл пряди от плеча, снова прикусил пострадавшее некогда место.
Он пока не кончил, но уже думал о том, что хочет ещё, ещё и ещё… Хочет, чтобы это вообще никогда не заканчивалось, а Кэрмит так и оставался в его объятиях.
Податливый, отзывчивый, горячий, шепчущий какую-то порнографическую чушь, подстёгивающую и без того живое, активно работающее воображение.
Продолжая опираться одной рукой на стол, второй Кэрмит ласкал себя, придерживаясь того же ритма, в каком его сейчас имели. Он запрокинул голову, прижимаясь затылком к плечу Алекса, желая получить ещё один поцелуй. Хоть долгий и страстный, хоть мимолётный и почти детский – ловить губами губы, отстраняться и вновь повторять манёвр.
В таком мимолётном поцелуе и утонул его стон, когда в ладони стало влажно и тепло.
Кэрмит собирался вытереть ладонь о рубашку, но Алекс перехватил руку, собрал языком белёсые капли, поочередно обсасывая каждый палец, облизывая ладонь, вновь прижимаясь к губам, проталкивая получившийся специфический коктейль Кэрмиту в рот, а потом так же старательно вылизывая его и глотая смесь не без удовольствия. Кажется, это называлось игрой в снежки, и Кэрмит впервые в жизни вообще с таким сталкивался на практике, а не в какой-нибудь статье.
Отторжения не вызвало. Ему понравилось.
Но, кажется, объективности здесь, в принципе, не просматривалось.
Просто. Это. Алекс.
И с ним нравится вообще всё, без исключения.
– Почему? – выдохнул Кэрмит, вновь опираясь обеими ладонями на стол.
Опора, впрочем, была так себе и не играла особой роли.
Он искренне верил: не упал только потому, что Алекс продолжал его придерживать, обнимая, прижимая к себе, попутно оставляя на шее россыпь мелких, но оттого не менее приятных поцелуев.
Алекс провёл носом по щеке, вдыхая знакомый льдистый аромат одеколона, остающийся таким и теперь, создавая некий контраст со своим владельцем, совершенно точно не имеющим ничего общего с холодом.
Поцеловал в висок.
– Что именно? – поинтересовался.
– Почему мы не сделали этого раньше?
– Не знаю. Зато мне известно кое-что другое.
– Что?
– Наверстать упущенное никогда не поздно.
========== Глава 7. Тот, кто жаждет торжества справедливости. ==========
В последнее время всё чаще настроение у Роуза было мерзопакостное, что он активно и демонстрировал окружающим. Не умел страдать в одиночестве, оттого виртуозно портил жизнь и другим людям, вынужденным с ним общаться.
Вообще – не только сегодня, но и в любой другой день, когда доводилось попасть под горячую руку – реагировали одноклассники по-разному.
Одни сдержанно улыбались и виртуозно уходили от диалога с упоминанием неприятных тем, стараясь не раздувать конфликты до огромных масштабов.
Другие закатывали глаза и называли Роуза полоумным кретином, которого давно пора сдать в психиатрическую клинику на опыты. Заодно предлагали провести курс лечения в не самых щадящих условиях. Откровенно говоря, таких вот красноречивых, выдвигающих на обсуждение бескомпромиссные предложения, набралось немного. Всего двое, но зато каких. Мистер Марвел-младший и Глен Томпсон.