Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)

Слова эхом звучали в ушах. Кэндис думал о том, что этот урок отца усвоит навечно. Больше не станет отвлекать. Не столь важно, пустяковой будет проблема или глобальной… Он промолчит. Слова не скажет.

Столько лет прошло, а он продолжал придерживаться давнего правила, практически от него не отступая. Не сказал бы и тогда, если бы Реджина не набрала номер Альфреда и не заставила приехать поскорее.

– Забери это отродье из моего дома! – выдала истерично и тут же бросила трубку.

Посмотрела на сына злобно, словно проверяла, каким образом он отреагирует на данное высказывание. Заденет ли его, или времена, когда отверженный ребёнок, отчаянно жаждал родительской любви, остались в прошлом?

Кэндис хмыкнул, изгибая губы в улыбке и продолжая крепко сжимать в ладони окровавленный нож. На всякий случай, для подстраховки, чтобы неповадно было вновь испытывать судьбу и тянуть руки к тому, кто этого совсем не хочет.

В ходе столкновения не обошлось и без, своего рода, потерь. Неудачно перехватив нож, Кэндис порезался, в результате чего второй год вынужден был наблюдать длинный шрам, пересекающий ладонь. Отметина, оставшаяся на теле, служила напоминанием о выигранном сражении. Глядя на побелевшую полоску кожи, Кэндис нередко ощущал, как вдоль позвоночника растекается холодок, а внутри что-то мелко и противно начинает дрожать.

Сразу вспоминались руки, скользящие по бёдрам, забирающиеся под толстовку, действия бесстыдные и тошнотворные. Запах алкоголя, всё большая настойчивость.

Потерянность, оцепенение.

Боль от лезвия и любительский кровавый соус в салатнике – бордовые капли, падающие поверх аккуратно порезанных овощей и превращающиеся в неаппетитные кляксы. Запах соли и мокрого железа. Отвратительный настолько, что нет ни малейшей возможности не ощутить его, но тем и примечательный. Запах, возвращающий к жизни. И решительные действия, когда лезвие стремительно входит в бедро потенциального насильника, решившего получить порцию ласки не только от матери, но и от её сына.

Осознание, что ему удалось выйти из противостояния победителем, и всё обошлось малой кровью, обнадёживало и вселяло уверенность: он способен выбраться из любой передряги, какая бы гадость не поджидала впереди.

Неудивительно, что при таком раскладе, Кэндис недолюбливал родителей. Не только Реджину, но и Альфреда. Пусть сейчас в жизни отца не было бесконечного хоровода любовниц. Пусть благородный глава семейства Брайт так и напрашивался на звание семьянина года, Кэндис всё равно запомнил его другим, считавшим общение с ребёнком напрасной тратой времени, а своих бесконечных шлюх – делом повышенной важности.

То, что после уволенной домработницы их было немало, он знал наверняка. Слышал, видел, пару раз иронизировал по поводу не самой красивой груди очередной любовницы, презрительно глядя прямо в лицо этой безымянной леди.

Дамочка свободно разгуливала по дому, набросив на плечи короткий халат, не утруждая себя поисками бюстгальтера, а потому выставляя свои безразмерные сиськи на всеобщее обозрение – они прямо таки выпадали из выреза. Стопроцентный силикон, не иначе.

Заметив ребёнка, она не прошла мимо, а попыталась заговорить с ним, чем породила антипатию сильнее обычного.

Слишком сладко. Слишком заискивающе. Слишком лицемерно.

Интересно, она действительно верила, что сумеет добиться расположения ребёнка, получит ещё большее количество баллов от его отца, а за высокой оценкой последует предложение о замужестве?

Скорее всего, да.

– Надеетесь стать моей мамочкой? Ничего не получится. Что бы вам ни говорил мой отец, а его супруга жива, здорова и, думаю, ещё не один год будет носить этот статус.

Кэндис видел, как поджимались губы со смазанной помадой, и подрагивала жилка на виске. Чужая растерянность и презрение к наглому щенку, посмевшему сказать очередной даме Альфреда правду, фактически указав на место, коего она была достойна, вызывали у него иррациональный восторг.

Обычно в такие моменты он не выдерживал и начинал хохотать, будто полоумный, а потом разворачивался и уходил. Ему было всего-навсего восемь лет, а он уже многое знал о жизни и грязи, её заполняющей. Не отказался бы снизить уровень познаний, но уж как получилось. От него это не зависело.

С предсказанием Кэндис ошибся.

Прошло всего полтора года, и родители приняли решение о немедленном расставании. Альфред пообещал, что теперь жизнь станет другой и убрался восвояси. Кэндис остался с Реджиной, визиты отца были редкими и больше не по велению души, а проявлением формальной вежливости.

Разве что рождественские праздники в его компании действительно оправдывали ожидания, а временами превосходили их. Особенно заметными стали перемены с появлением в жизни Альфреда Инги. Она отличалась от большинства его пассий. Тем, наверное, расположение Кэндиса и заслужила. Милая, домашняя, без замашек великосветской искусительницы, без модельного прошлого.