Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)

Прихватив телефон, он спустился вниз. Дом по-прежнему пустовал, и в этот час ощущение того, что он холодный и мрачный, несмотря на тёплые оттенки, использованные в оформлении, подчёркнутые многочисленными попытками хозяев создать уют, усилилось до максимальных показателей. Было заметно, что тут далеко не всё спроектировано и создано при помощи приглашённых дизайнеров, но тем не менее, души в доме не было, только глянцевая картинка. Сцена кукольного театра, по которой в произвольном порядке передвигались марионетки.

Подумав о марионетках, Рендалл фыркнул и обнял себя руками, потирая предплечья. Будто спасался от холода. Мысли его унеслись немного в ином направлении, но всё же были связаны с искусством мира игрушек. Хотя, те вещи, о которых он думал, на роль игрушек как раз не тянули – они были предметом гордости, достойным, по мнению их владелицы, появления в крупнейших выставочных залах. В других случаях, не в данной, конкретной ситуации.

Кейт коллекционировала фарфоровых кукол, но почему-то выбор её падал не на утончённых красавиц, столь дорогих сердцу истинных коллекционеров, а на экземпляры с обязательными несовершенствами внешности, а иногда и с уродствами. То, что другие со спокойной душой отправляли на помойку, Кейт подбирала и выставляла на всеобщее обозрение, отгородив от окружающего мира только тонкой стеклянной перегородкой.

Отбитые части тел, отсутствие глаз, трещина, пересекающая щёку. Кейт часто смотрела на своих любимиц и иногда даже разговаривала с ними.

Рендалл, однажды застав её за этим занятием, оторопел, но не стал окликать девушку, привлекая внимание к своей персоне.

Кейт прохаживалась вдоль ряда кукол, прикасалась пальцами к трещинам, проходившим по некогда идеальному материалу, ласково поглаживала изуродованные лица, в которых недоставало внушительного кусочка фарфора, расправляла складки платьев и шёпотом что-то произносила.

– Кейтлин? – осторожно позвал Рендалл, заметив, как она замерла на месте.

Девушка повернулась к нему со своей вечной искусственной улыбкой, которая Рендалла немного пугала.

Кейт во многом представлялась ему отражением, а то и вовсе реальным воплощением своих любимиц. Такое же застывшее выражение лица, изредка раскрашиваемое эмоциями, немного механические движения, кукольный макияж и такие же наряды.

Первое время он постоянно ловил себя на мысли, что хочет потрогать руки Кейт в локтях, а ноги – в коленях, чтобы убедиться наверняка – нет никаких шарниров и холодного пластика, только тёплая кожа, настоящее тело.

– Здравствуй, Рендалл, – мило отозвалась она.

– Можно задать вопрос?

– Конечно.

– Почему ты собираешь таких кукол?

Ему хотелось действовать деликатно, не копируя манёвры слона, оказавшегося в посудной лавке, но так вышло, что Рендалл просто не сумел подобрать иных фраз для общения. Вот и пришлось задавать вопрос в том виде, в каком он был сформулирован на начальной стадии.

Кейт не торопилась с ответом. Она потянулась к полке, доставая одну из наиболее пострадавших кукол, ту самую, у которой отсутствовала половина лица и кисть правой руки, прижала к груди, как маленького ребёнка.

На пол что-то упало – звук от соприкосновения был не слишком громким, но Рендалл услышал. Перевёл взгляд, замечая нечто прямоугольной формы, но Кейт быстро наступила на эту вещь и сделала невинное лицо.

Тогда Рендалл не успел рассмотреть, что именно Кейтлин прятала в складках кукольной юбки, но после вчерашнего рассказа Терренса не сомневался ни на секунду, что это было лезвие.

– Потому, – произнесла уверенно, – что мне за них обидно. Мне за них больно. Пока они были красивыми и цельными, они нравились всем и каждому. Как только у них появились несовершенства внешности, их моментально окрестили уродинами и выбросили на помойку. Почти как в человеческом обществе. Люди всегда любят только тех, кто совершенен. Если не любят, то не кривятся в презрительных гримасах, а улыбаются. Тем, кто им не нравится, приходится сложнее. Люди ненавидят тех, кто хоть немного от них отличается.

Во время разговора Рендалл подумал, что она говорила об абстрактных людях. Ныне приходил к выводу, что под определением «те, кто отличаются» Кейт подразумевала себя, говорила об отношении посторонних именно к ней.

В определённой мере, Рендаллу было её жаль, хотя он понимал, что может подавиться этой жалостью. В его сочувствии и сопереживании никто не нуждается. А если определённый человек и жаждет этого, то… Кто угодно, но только не Кейт.

Она хотела, чтобы её любили, а не жалели, и любить должен не кто-то неизвестный, а один конкретный человек, отвернувшийся от неё достаточно давно, а на прощание заявивший о ненависти и отторжении.