Будни добровольца. В окопах Первой мировой

Он сидит у стереотрубы, уже почти полдень. Над землей легкий туман, не пропускающий солнце. Двадцать семь градусов ниже нуля.

Обзор плохой, но труба уже несколько дней направлена на группу деревьев примерно на полпути до вражеских позиций. Здесь, несмотря на пелену тумана, его глаза находят то, что ищут: русских, пришедших в условленное время. Первые четверо, бородатые, в зеленых шинелях, без головных уборов, с нестрижеными косматыми головами. Оглядываются, переговариваются и, наконец, несмотря на холод, приседают возле деревьев. Ждут.

Вскоре их приходит еще больше – высокие, молодые, с широкими кожаными ремнями, мягкими сапогами, доходящим почти до живота, в серых шапках или высоких меховых шлемах. Они тоже смотрят в сторону немецкой траншеи. Ждут.

Ждут, как, наверное, умеют ждать только в России. Переминаются с ноги на ногу, приседают, встают, говорят, а потом замолкают.

В трубу их лица видно почти в натуральную величину.

Райзигер видит, как и бородатые, и бритые становятся всё неподвижнее.

Проходит много минут, в течение которых никто не размыкает губ. Они больше не смотрят друг на друга, только в землю.

Обычные «часы посещений» в двенадцать часов пополудни, а сейчас уже почти три часа.

Райзигер забывает, что сидит на наблюдательном пункте своей батареи у трубы. Он чувствует себя там, среди этой толпы. Это всё так близко. Есть искушение обратиться к ним с речью, что-то объяснить, извиниться или хотя бы заставить себя понять. Объяснить русским: солдаты не виноваты. Это всё приказ…

Начинает идти снег. Бородатые всё сидят на земле, сложив руки на коленях, смотрят.

Наконец снова начинается движение. Бородатые встают, разговаривают с младшими товарищами. Один показывает рукой, другой подносит руки рупором и кричит в сторону немецкой позиции. Никто не отвечает. В толпе снова начинается разговор. Затем двое младших нерешительно подходят чуть ближе к немецкой траншее.

Сердцебиение Райзигера учащается. Что сейчас будет? Любое сближение или общение с русскими строжайше запрещено.

А что может случиться? В немецком окопе по-прежнему дежурят часовые, винтовки по-прежнему торчат в стрелковых амбразурах. Заряжены ли они?

Сердце бьется всё чаще. В голове у Райзигера возникает ребяческая фантазия: сейчас перемирие будет прервано одним опрометчивым выстрелом из винтовки.

Двое русских подходят всё ближе. Райзигер следит за ними. Еще десять шагов до немецкой позиции, восемь шагов, пять шагов.

Стереотруба возвращается к основной группе: вот они, бородатые и молодые, взгляды прикованы к тем двум товарищам.

И снова труба – к тем, что уже в пяти шагах от немецкой позиции: ничего не движется. Снег всё плотнее, сумерки всё темнее. Видно, как один из этих двоих снимает меховую шапку и вертит ее в руках. Видно, как он зовет. Всё тихо, никакого движения.

Двое русских медленно разворачиваются и возвращаются к своим.

Толпа уходит. Строем по двое, в странной торжественности, словно на похоронах. Исчезают из вида.

Сердце Райзигера бешено колотится. Он поворачивает трубу к немецкой позиции. И? Часовые стоят под снегом, опершись локтями о бруствер, вглядываясь в уходящих русских.

Гнев ударяет Райзигеру в голову. Какая безнадежность сквозит в самой выправке пехотинцев! Как они сгорбились! Как они застыли! Как они провожают русских взглядом. Словно сама надежда оставляет их сейчас. Но им не разрешается задержать уходящих. Приказ по дивизии. Прекращение огня с приложением приказа: разговаривать с противником запрещено.

Он поворачивает трубу, направив ее внутрь наблюдательного пункта. Смотрит в окуляры – одна чернота.

Поворачивает ее обратно – русских больше не видно.

4

Сообщается из Байройта: нехватка угля сказалась даже на вилле Ванфрид[41]. Госпожа Козима Вагнер, обладающая, кстати, потрясающей физической формой, прогуливающаяся каждый день даже в самую плохую погоду, наутро после Рождества отмечает свое 80-летие. В последнем номере «Оберфренкише Цайтунг» Зигфрид Вагнер опубликовал следующую просьбу: «Поскольку из-за нехватки угля приемные покои Ванфрида не могут отапливаться, мы вынуждены, к нашему великому сожалению, просить друзей нашего дома направить поздравления с 80-летием нашей мамы по почте, дабы любезно воздержаться от визитов. Зигфрид Вагнер и семья».

(«Фоссише Цайтунг», Берлин, 21 декабря 1917 г.)

5

К прекращению огня быстро привыкли.