Читаем Будни добровольца. В окопах Первой мировой полностью

Когда вечерами гуляешь по округе, время от времени доносится это слово – «перемирие». Но кажется, его свежесть уже не та. Цедят его сквозь зубы, зло, насмешливо. Машут рукой: «То же говно, что и война. Так или иначе нас поимеют».

В канун Рождества лейтенант Рёмер с наступлением темноты собирает батарею и произносит речь:

– Ничего не поделать, надо держаться. Понимаю, что это сводит вас с ума. Вы же знаете, парни, я не из говорливых, но если уж мы празднуем Рождество здесь, на фронте, позвольте сказать вам одно: порядочный солдат исполняет свой долг, где бы он ни был. Перемирие перетерпим, а там уж и всё – мир на всей земле.

Все выпивают глинтвейн.

Каждый получает по пять сигар, по десять сигарет и шоколадку из подарочного набора от Красного Креста.

На одно орудие достается по одному большому куску свинины. На елочках во всех землянках горят свечи.

Рёмер, Зауэр, Райзигер и вахмистр Шпилькер сидят в офицерской. Жареная свинина, глинтвейн, бутылка игристого вина… И снова – скат. Праздничный скат, где-то до четырех утра.

Ранним рождественским утром по телефону передают приказ по полку: лейтенанта Райзигера перевести в штаб третьего дивизиона в качестве дежурного офицера. Явиться в час ночи.

6

Командир третьего дивизиона был самым грозным из офицеров полка. Капитан Бретт, офицер запаса. Он был настолько груб, что даже командир полка разговаривал с ним лично только при крайней необходимости. Но и, пожалуй, лучший офицер полка. Самый надежный специалист во всех вопросах артиллерийской техники, тактически умный, образец организованности.

Райзигер совершенно не понимал, почему именно его выбрали в дежурные. Ему было очень не по себе, когда он явился в штаб в час ночи в первый день праздников. Штабные господа ужинали. Отлично: когда Райзигер вошел в комнату, на столе стоял жареный гусь. Капитан Бретт выслушал его доклад, даже привстал с огромной салфеткой, заложенной на шее, пожал ему руку и представил:

– Это адъютант лейтенант Веллер, это врач отделения унтер-санитар Винкель. Вы уже ели? Тогда присаживайтесь.

Все замолчали.

Капитан поедал бесконечные порции, одной рукой опершись на стол, а другой время от времени перелистывая лежавшую рядом книгу.

Адъютант и доктор, сидевшие друг напротив друга, иногда молча ухмылялись. Странная компания.

Засунув в рот последний кусок, капитан встал, продолжая жевать, сделал что-то вроде поклона и исчез, захлопнув за собой дверь.

Адъютант и врач громко вздохнули. Тут только они вспомнили, что с ними сидит Райзигер, засмеялись и объяснили. Адъютант, вероятно, лишь немного старше Райзигера, предложил ему сигарету:

– Не беспокойтесь, товарищ. К его манерам нужно привыкнуть. Всё не так уж ужасно. Бретт на самом деле хороший парень…

Тут вмешался доктор:

– Жаль только, что он редко это проявляет.

Что тут ответить? Райзигер улыбнулся и сказал:

– Я, кстати, никогда в жизни не был дежурным офицером. Возможно, вы мне окажете любезность и покажете, что я должен делать.

Адъютант:

– Охотно. То есть перечислить всё сразу непросто. Распорядок примерно такой: в восемь утра – просмотр метеосводок по всем батареям. В девять пятнадцать выдача приказов по всем батареям. С десяти утра до двух часов дня – объезд позиций вместе с капитаном. В полтретьего – доклад по личному составу. Без двадцати три – доклад о состоянии лошадей. В три десять – доклад сведений о противнике. В четыре – связь по телефону с командирами батарей, сбор пожеланий. С пяти до шести – работа с капитаном, новые предписания для артиллерии и другие технические вопросы. Около восьми – заказ снабжению для ремонтных работ. Около девяти – раздача приказов. Около десяти – принятие полученных приказов из дивизии и из полка… Да… А потом капитан еще обычно либо играет в карты до полуночи или часу ночи, либо берет кого-то из нас в ближайшее казино и там выпивает. Кроме того, нужно быть готовым к тому, что вас попросят к телефону раз двадцать за ночь… – тут он засмеялся. – Ну, вот видите, в любом случае предстоит больше, чем хотелось бы.

– Но почему, – спросил Райзигер, – капитан выбрал именно меня?

Адъютант, казалось, поморщился. Наконец он сказал:

– Знаете, товарищ, если уж быть до конца честным, всё оттого, что вы в полку не на хорошем счету. Капитан терпеть не может снисходительных офицеров. Ему, так сказать, необходимо, чтобы у него всегда были офицеры, с которыми что-то не так.

Более чем странная причина выбора. Райзигер был озадачен, не будучи уверен, грустить ему или гордиться своим назначением. В конце концов он выбрал гордость. «По-моему, – подумал он, – непонятно, чем я это заслужил. Но если уж люди думают, что я какой-то опасный преступник, здесь, в штабе, это будет легче перенести».

7

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное