Будни добровольца. В окопах Первой мировой

Райзигер нашел общий язык с капитаном. Тот на него, конечно, за день раз двадцать наорал так, как даже на призывников в наши дни уже не кричат, но это ничуть не испортило хороших отношений – наоборот, после дождя всегда всходило солнце, после каждой вспышки Бретт был очаровательно любезен. Да, несколько раз даже случалось чудо, которое Веллер до этого считал невозможным: Бретт почти каждый день получал из дома шпик или масло и уже дважды за завтраком к утреннему кофе клал для своего дежурного на блюдце кончиком ломаного перочинного ножа кусочек угощения – величиной с наперсток.

Хорошие, даже очень хорошие сложились отношения у Райзигера с Веллером. Иногда ночами после смены, когда капитан избавлял их от попоек в казино, они сидели, забывая о войне и о форме, обсуждали разное, читали друг другу вслух. Или устраивали проделки. У Веллера был свой граммофон. Райзигер вынул пружину из корпуса и перевернул ее задом наперед. Прекрасное развлечение: потратить часы уединения на прослушивание пяти доступных пластинок в обратную сторону, от «Милого Августина» до «Тангейзера». При этом всё время алкоголь – в основном вишневая наливка, присланная Веллеру с родины. Это были еще семечки. А вот когда, наконец, являлся доктор, такой же студент, как и двое других, начинались прямо целые оргии озорства.

Сейчас февраль. Февраль? Значит, карнавал! Уже несколько раз они втроем устраивали себе «фестиваль масок»: расхаживали в пижамах, засучив рукава шинелей, с бумажными шапочками на головах, раскрашенными чернилами, орали и танцевали.

Прекрасные шалости, заставлявшие хоть ненадолго забыть о той безнадеге, в которую то и дело впадал Райзигер.

Но разве для нее не было причин?

Служба – бессмысленная! Один звонок за другим. Доклад за докладом. Заполнение списков, ведение актов, отчетов, выдача разрешений на отпуск. Акты, акты, бумага, бумага…

Никакой войны, никакой армии (кроме как на бумаге).

Никаких товарищей, никаких солдат (кроме как на бумаге).

Чем дальше, тем хуже. Дела шли подозрительно плохо: «Доложите, сколько лошадей… Срочно доложите, сколько офицеров и солдат… Срочно доложите, сколько боеприпасов…»

Боеприпасов?

Но ведь – «прекращение огня».

«Немедленно доложить, сколько боеприпасов, в том числе гранат и шрапнели…»

А вот еще одна телефонограмма из полка: «Всем батареям третьего дивизиона получить сегодня ночью по триста шрапнелей на орудие».

Сегодня ночью? Уже два часа. До этого Райзигеру приходилось составлять инвентарные списки лошадей. Устал смертельно. Он будит командиров батарей, вызывает их к телефону и лично каждому передает приказ. В ответ слышит удивление: то «Ого!», то «Зачем?».

Ложится спать около трех часов.

Вскоре в дверь спальни стучат и орут. Райзигер зажигает свет. Дверь распахивается прямо перед ним. За ней, покачиваясь, без фуражки, стоит капитан, в каждой руке по бутылке шампанского, смеется и кричит ему:

– Живо, встать, Райзигер! Со мной оберлейтенант Карл с восьмой батареи. Пусть Веллер поспит. Ты будешь за третьего в скат! – тут его смех становится резким и громким. – Бегом, Райзигер, я тебе тоже кое-что с собой привез. Вот – фронтовая сводка. Вот она. Ну, пойдем уже.

Когда сбитый с толку, трясущийся от злости полуодетый Райзигер выходит к ним, капитан лежит животом поперек стола и громко зачитывает из блокнота сводку:

– Вот здесь… восточный театр военных действий… это, значится, мы, понял, Райзигер? Пожалуйста, не смотрите на меня как идиот… итак, здесь написано… слушайте внимательно… чёрт, эта хрень у меня вверх ногами… а! вот: «Перемирие истекает восемнадцатого февраля в двенадцать часов дня»… Подпись… кто там?.. Райзигер, вы какой-то глупый… а, вот же он – Людендорф!

…Перемирие истекает? Так-так, истекает… Открытый мизер… Срок перемирия истекает… Ага, значит, русским больше нельзя в наши окопы… Спасибо, я пропускаю… Истекает, кончается, значит, всё… Да, господин капитан, сдаю… Да, спасибо… Перемирие… И снова начнем убивать… Великие времена вновь предстоят нам… Людендорф… Нет, господин капитан, я пас… я пас… Истекает… Черви козыри… Перемирие истекает, всё…

Райзигеру разрешают поспать один час в половине шестого утра.

– Вы проигрались в пух, Райзигер, – бормочет капитан.

8

Восемнадцатого февраля 1918 года в десять часов утра все дивизионы двести пятьдесят третьего полевого артиллерийского полка получили приказ обеспечить боевую готовность всех батарей и снабжения. Прямо сегодня может поступить приказ о наступлении.

На проводе полковой адъютант:

– Лейтенант Райзигер? Пожалуйста, давайте сверим точное время: сейчас десять утра семь минут. Письменный приказ вам вручит вестовой – убедитесь, чтобы все батареи вашего дивизиона открыли огонь по русским позициям ровно в двенадцать часов дня. Командир полка придает большое значение тому, чтобы обстрел был не просто демонстрацией, но просит убедиться, что вражеские траншеи непременно подверглись действенному обстрелу. На каждую батарею отводится по восемьдесят залпов.

Райзигер вызывает центральную станцию:

– Прошу всех командиров батарей к аппарату.

Вскоре: