Будни добровольца. В окопах Первой мировой

3

Бои за Суше были тяжелые. Не проходило суток без того, чтобы противник не пытался прорваться превосходящими силами. У него никак не получалось. Однако оборона обескровила обороняющихся, весь участок кровью залили.

Вместе с налетами, от одной траншеи к другой, с руками, впившимися в глотку врага, вместе со шквалом артиллерии – батарея за батареей – пришел новый ужас: тучи самолетов. Шестеро французов на одного немца. До тех пор солдаты смеялись и провожали шутками каждый самолет. Теперь это стала небесная кара.

Подобно стервятникам, серые птицы выискивали себе жертв. Бедная артиллерия. Стало трудно скрываться и так легко попасть под удар.

1/96. В батарее ежедневные потери из-за случайных прилетов. Но вот, когда однажды ночью пришлось вести заградительный огонь, когда пехота уперлась штыком в горло противника, на место случайных пришли прилеты совершенно точнейшие. Самолет передавал незримые команды, пока две тяжелые французские батареи накрывали 1/96.

Мозель был на позиции. Пытался накрывать в ответ.

Семеро убитых и четверо раненых уже лежали рядом с орудиями. Ответить не удавалось.

Орудийная прислуга отошла в укрытие под кладбищенской стеной. Сидели на корточках, вжавшись в стену, с лицами, бледневшими на фоне полыхающей ночи.

Враг распахал могилы. Они открылись. Мертвецы вернулись к жизни, скелеты подпрыгивали, корчились и кривлялись под ударами снарядов. Страшные часы!

Мозель пытался установить связь со штабом армии: оставаться здесь – безумие. Все линии связи перебиты.

Набрал Фрике, сидевшего в передовом окопе. Линия перебита.

Остается ждать до утра.

Вдруг приказ: «Батарее стоять на месте при любых обстоятельствах!»

И так каждый день. Каждый день убитые.

Однажды враг нанес большой ущерб: два орудия вышли из строя из-за прямого попадания.

Штаб: «Батарее стоять на месте! Два новых лафета будут отправлены немедленно».

Вновь и вновь вечерний доклад Мозеля: «Безвозвратные потери…»

Штаб: «Сожалеем о каждой! Но ничего не сделать. Всего доброго».

Наконец однажды утром, еще в сумерках, вестовой доложил:

– Смена позиции. Отход в район Лооса.

Когда батарея проезжает Ланс по дымящимся разрушенным улицам, мимо покосившегося разрушенного собора, Райзигеру снова вспоминается сон: «Удар: „Суше!“ Удар: „Лоос!“ Я тебе эти названия в голову вобью. Я тебя заставлю эти названия так выучить, чтоб до конца жизни их не забыл. Так-то лучше!»

Пылающая указка вновь и вновь перемещается по карте.

4

Если б только всё это не было так одинаково! Суше или Лоос – война превратилась в машину, автомат: атака пехоты – заградительный огонь – артиллерийский налет – ответный налет.

А ответный означает потери (даже молчание в ответ означает потери). У всех артиллеристов одна мысль: когда же мы выберемся наконец из этого ада?

Канонир Райзигер стал унтер-офицером Райзигером. Но всё то же самое: телефон в яме или телефон на батарее.

А во фронтовой сводке, чем ближе зима, чем больше подмораживает и дождит, тем больше сообщений вроде: «Сильный туман затруднял операцию»; или: «В целом заметный спад, наблюдаемый в темпе нашего наступления, следует объяснить непрерывными ливнями, которые размывают дороги и делают операцию почти невозможной».

Все это читали, слышали каждый день, когда по вечерам сводку передавали с позиции на позицию по телефону. Смех по этому поводу становился всё сильнее и сильнее, всё злее, и, наконец, стало очевидно: на самом деле никаких важных «операций» нет. Одна только наша батарея каждый вечер отправляет в тыл с попутным обозом трех-четырех убитых, но это не имеет никакого значения. То, что пехота теряет на участке по два-три человека в час, днем и ночью, также не является новостью для фронтовой сводки. У нас тут всего полно, у нас достаточно человеческого материала.

Лишь одна мысль поддерживала: близится Рождество.

И столько детских ожиданий и столько веры в Рождество, что вдруг начинаются слухи и шепоты, от сапы перед пехотной позицией, по всем закоулкам окопов, через все подходные траншеи к батареям полевой артиллерии, к тяжелым пушкам на задней линии, может быть, даже до самого штаба: «Держитесь! Рождество – значит мир!»

5