Читаем Будни добровольца. В окопах Первой мировой полностью

Сколько аппаратов гудит в эту секунду?

Сколько голосов кричат: «Кавалерия наступает»?

Сколько команд, резких, железно звучащих, требуют остановить, отогнать, требуют шквала огня перед немецкой позицией, требуют стены пронизывающего пламени?

«Кавалерия наступает!» Каждый прыжок означает приближение на три метра. Всё ближе, карьером!

И вот темп начинает спадать.

Немцы побросали всё, прочь из воронок и окопов, прочь из укрытий, целясь прямо с руки, глядя горящими глазами в глаза лошадям, всадникам, кроваво-красными глазами из мерцающих зрачков. Целься – пли! Ручные пулеметы – пли! Тяжелые пулеметы – пли! Артиллерия – огонь!

И все эти жадные укусы впиваются в громыхающую, глухо стонущую, густую массу кавалерии, несущейся карьером.

Трое на трубе, команда отдана, хрипло передана дальше, и теперь только – висеть на краю.

Драма чудовищного масштаба! Первый ряд и второй ряд уже без просвета, наталкивающиеся друг на друга, скученные, уже единым строем, уже слишком плотно, чтобы двигаться. Режет, топчет, давит, сечет, жалит.

Пулеметами по бьющимся ногам лошадей, зазубренные культи шаркают по земле, шрапнелью в грудь, гранаты под животом, клубки серно-желтого пламени, столбы бурого дыма, фонтаны крови и кишок толщиной в руку, конечности и туловища людей и животных подлетают вверх. И всё это – на всем протяжении от Лооса до самого угольного отвала.

И вот всё это рассыпается на квадраты с просветами между ними. Квадраты, всё еще неуклюже напирающие, ломаются, неловко громоздятся, расшатываются, всё кругом подпрыгивает, вздымается, падает, мечется, ложится. Это размолотые лошади, размолотые всадники – от Лооса до самого угольного отвала.

И это еще не конец. Одна из групп еще пытается повернуть лошадей назад! Там что-то топорщится. Что-то всползает вспархивающими движениями.

Фрике, пронзительно:

– Глядите, Райзигер! Хотят сбежать, вон там! – Пронзительно: – Батарея, беглым огнем, на сто метров!

Сколько же команд сейчас устремляется по проводам: «Беглым огнем! Не дайте никому уйти!»

Беглым огнем. Как тут спастись хотя бы одному всаднику?

Пробудилось безумие, страх на самом краю, самый страшный ужас. Ни одна лошадь не поворачивает. Лишь мертвые по-прежнему напирают вперед.

Все батареи, все винтовки наставлены на них. Одна сотня продолжает падать, другая пытается подняться обратно. Все батареи, все винтовки – против них.

Даже то, что мертво, вновь и вновь разрывается на куски.

Руки поднимаются из плотной, залитой кровью кучи, лица, обезображенные, поднимаются, трепыхаются в корчах.

Целясь прямо с руки, немецкая пехота добивает их точными выстрелами, пока всё не задыхается неподвижно в кровавом месиве.

А что же английская пехота позади, в окопе, отделенная от немцев только этой дымящейся стеной? Ей пришлось наблюдать всё это – гибель своих людей, смерть своих братьев вплоть до последнего человека? Она что, сбежала?

Трое на трубе, нетерпеливо:

– А где английская пехота?

Телефон гудит. Ауфрихт принимает донесение:

– Наша пехота будет атаковать оставленную позицию через четыре минуты. Всем батареям – шквальный огонь!

Фрике, спокойно:

– Огонь переносим вперед, по прежней цели!

Сколько проводов одновременно подают одну и ту же команду? Вся артиллерия их участка открывает шквальный огонь по английской пехоте.

Фрике:

– Сколько еще минут?

Ауфрихт:

– Атака через минуту.

Английская траншея распахана взрывами. И вот немецкая пехота уверенно устремляется вперед, через кровавое болото, по пояс в склизких трупах.

Враг стреляет?

Там кто-то еще приставил винтовку к щеке, едва ли один живой на десять метров – его разорвало брошенными гранатами. Ни одного пулемета, встречный огонь артиллерии нерешителен – одна шрапнель, да та пошла слишком высоко, чтобы достать наступающих.

И вот в ту секунду, когда артиллерия прекратила заградительный огонь, немцы благополучно зашли на свою прежнюю позицию.

Там рубят штыком всё, что может поднять руку. Ручными гранатами – тех, кто пытается выбраться наружу по ступенькам блиндажа. «Операция, – передают телефонные линии на участке от Лооса до насыпи, – проведена в соответствии с приказом». Около полудня трое на трубе свободны. На улицах Ланса и на огневых позициях всё тихо.

Батарея 1/96 сегодня стреляла четыре часа подряд, ни разу не попав под ответный обстрел.

15

…но прорыв – без передышки, днем и ночью, сквозь вторую и третью линии его обороны с выходом на открытое пространство… Эти обстоятельства обеспечивают успех…

Глава восьмая

1

В приказе по полку, объявленном на следующий день, 28 сентября, говорилось, что батарея 1/96 временно выходит состава полка и будет передана в распоряжение командования армии в качестве так называемой летучей батареи.

При этом из нее изъяли два орудия с прислугой для особого применения при формировании новых резервных полков.

Этот приказ стал неожиданностью. Ничего подобного еще никогда не случалось, даже со «старыми воинами». Пошли сплетни, росли сортирные слухи.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное