Будни добровольца. В окопах Первой мировой

Артиллерия противника не отвечает.

– Стоп! Отставить огонь!

Звонит Мозель, спрашивая, есть ли новости. Нет. Всё повторяется заново.

Уже так светло, что видно далеко вперед. Там, вдали, Лоос. Вон маленькая белая ферма, спрятавшаяся в густой живой изгороди. Вон черный горб – угольная куча. «Несколько дней назад, – думает Райзигер, – я был там, теперь там будет спать томми». Вдали – дома и башни Грене. Они плывут на горизонте, подобно кораблям с красными парусами. Ложбина распахнута впереди, как жёлоб. Ее дна не видно даже с нашей трубы.

Фрике принюхивается. Солнце поднимается, как большой красный шар:

– Дождь нам некстати, вот чёрт.

Холодный ветер налетает с вражеской стороны.

Ого, ветер с той стороны идет? Фрике припадает к стереотрубе.

– Ветер со стороны противника, – громко произносит он.

Только он собрался отвернуться, как Райзигер кричит:

– Лейтенант!..

Больше ничего он сказать не в силах. Перед ним в небе пляшут красно-зеленые осветительные ракеты. Зеленый цвет едва различим на фоне утреннего неба, тем более грозно выглядит красный. Со стороны Лооса до самого отвала всплескиваются, пляшут, крутятся красно-зеленые огоньки. Одновременно поднимается сумасшедшая стрельба.

– Газ! – все трое говорят это одновременно.

Насколько по-другому всё это выглядит отсюда, нежели с позиции позавчера! Невооруженным глазом видно, как облако газа поднимается с того места, где прежде была передовая линия противника. Оно очень быстро движется вперед. Англичане выстроились на старой немецкой позиции с винтовками наготове и примкнутыми штыками. В касках. В желтых намордниках. У них есть противогазы! Видны их стекла размером с ладонь и хоботы шлангов.

Картина жуткая. Никто из них не двигается: очевидно, дают газовому облаку пройти над ними.

Телефон. Недолго думая:

– Батарея, к орудиям! По заданной цели! Противник начинает газовую атаку!

Первые снаряды 1/96 бьют по ожидающим англичанам. Фрике приказывает переводить огонь орудий на несколько метров после каждого выстрела. Он воет от радости, когда выходит прямое попадание. Газовое облако его не волнует. Он пристально смотрит в трубу:

– Черт возьми, в точку! Мы отправили к черту минимум полдюжины. Ха, прямо видно, как у них ноги отлетают! Ну, слава богу, теперь и другие батареи стреляют.

Ауфрихт сидит на корточках у телефона, Райзигер смотрит через край дымохода.

Противник стоит под шквальным огнем. Газовое облако не производит отсюда никакого впечатления. Оно совсем не плотное: достигая высоты в человеческий рост, облако становится прозрачным, как жалкий кусочек ткани. Солнечные лучи просвечивают сквозь него широкими золотыми полосами. Наконец оно ныряет в ложбину, которая его полностью проглатывает. Занавес откинут, обзор свободен.

14

Занавес вверх!

Занавес поднят, Фрике отходит от стереотрубы, хватает Райзигера за воротник:

– Кавалерия!

Кавалерия. Противник атакует кавалерией. Она поднимается из ложбины. Видны серые поблескивающие бляхи, каски – целая цепь, от Лооса до самого угольного отвала. Лошадиные головы покачиваются, коричневатая, черно-белая цепь колеблется от Лооса до самого угольного отвала. Она идет, коричневатая, черно-белая, плотно сжатым комком напирая почти без просветов от Лооса до самого угольного отвала.

Вырвавшись из ложбины, кавалерия сомкнутым строем стремительно переходит в галоп! Всё выше, и вот уже на виду. И вот она стоит, непостижимым образом медля под обстрелом, под дождем и огнем немецкой пехоты, немецких батарей.

Фрике, припав к стеклу:

– Второй ряд пошел!

То же самое – прямо на виду. Из лощины вверх медленно вытягивается масса толкающихся конских тел и всадников. От Лооса до самого угольного отвала.

– Лейтенант! – Ауфрихт кладет трубку, таращится на Райзигера.

– Пускай, пускай… пусть поближе подойдут! – Фрике говорит это хрипло, страшно, ревя. – Пусть поближе подойдут!

У Райзигера дрожат колени: «Вот!»

Ни один снаряд пока еще не падает в поднимающейся, ожидающей чего-то фаланге всадников.

Райзигер, внезапно хватая лейтенанта за руку, вскрикивает:

– Атакуют!

Атакуют. Первая лавина на миг встает на дыбы. Потом вниз. Вверх. Вверх, вниз, вверх, вниз, вверх, рысью. За ней вторая: вверх, вниз, вверх, рысью, обе ноги одновременно, плотно прижаты, рысью. Рысью. И, вытягиваясь, – прыжок всем строем, ноги лошадей вытянуты, копыта взлетают в воздухе вверх, вниз, в галоп, животы к земле, шея вперед, в карьер! Вперед, в два ряда, к окопам! Всадники, их пики приподняты, и вот опущены, в карьер!

Падает лошадь, одна ломает колено, другая запрокидывает голову, третья перекатывается, кого-то тащит ногой за стремя.

Во весь опор.

В первом ряду образуется брешь шириной в четыре лошади. Еще шесть, восемь, девять опрокидываются в стороны, дергаются, сбиваясь в кучу. В карьер! Неукротимая, непоправимая, неудержимая живая ярость карьера. Ближе, ближе, ближе. От английской позиции, вперед, всё ближе, ближе. Трое наблюдателей на трубе едва переводят дух. Глаза разбегаются: вот первый ряд, второй, там и тут всадники, лошади, первый ряд, второй, во весь опор.

И…

Посреди всего этого – огонь!