Читаем Будни добровольца. В окопах Первой мировой полностью

Разговор долгий. Наконец вешает трубку. Оборачивается к Штойверу. Всем, вплоть до последнего орудия, понятно каждое слово:

– Похоже, атака провалилась. Вражеские окопы взяты только в нескольких местах. Нам пока не разрешают стрелять, чтобы не побить собственную пехоту.

Всё тот же треск. «Атака не удалась? М-да, ничего не поделаешь». Постепенно шум наскучивает.

Наконец слышится какой-то новый звук. Что это?

По улице, виднеющейся между двумя домами, выдвигается трусцой новая пехота с винтовками наготове. Резервы.

Зрелище завораживает: значит, те батальоны, что бросили в бой сегодня утром, уже разбиты?

Райзигер смотрит на запыхавшихся солдат. Многие с бородами, среди них почти сплошь очень молоденькие офицеры, с пистолетами в руках. Бедолаги. Он вспоминает гражданских на улицах, с цветами на окнах и крылечках. Надеюсь, у наступающих достаточно времени, чтобы повыбрасывать этот чертов хлам.

В воздухе раздается вой. Пожилой офицер вскидывает руки и падает навзничь. Шестеро пехотинцев падают, дергаясь и вытягиваясь. Напирающие следом пробегают мимо них.

Враг бьет шрапнелью! Она начинает рассеиваться, над домами появляются белые облака. Наконец пехота прошла. Теперь снова есть время на другие дела.

Залпы орудий? Райзигер подталкивает соседа:

– Слышишь? Тихо, как в гробу.

– Если капитан говорит, что контратака не удалась, то кто будет стрелять? Дружище, у нас, артиллеристов, дела получше, чем у пехоты.

«Да, – думает Райзигер, – у нас дела получше. Там у них пара шрапнелей – и бегом на пулеметы».

Он смотрит на Фрике. Тот снова кладет трубку:

– Всем внимание! На данный момент дело в тупике. Батарее временно разойтись!

На данный момент в тупике? Итак, всё пропало.

– Полный бардак.

Сосед ничего не понимает:

– Я бы предпочел, чтоб обед поскорее привезли.

Проходят часы. С грохотом приближается полевая кухня. Дают фасолевый суп. Поев, артиллеристы достают из шинелей карты. Повсюду болтовня. Фрике и Штойвер прогуливаются без дела. Райзигер, который понятия не имеет, как играть в карты, вмиг спускает жалование за прошлый месяц.

– У тебя ж теперь есть надбавка, герр ефрейтор, – смеется ему один из выигравших. Кругом хихикают:

– Эй, ну что, еще разок? Погоди, вот будем на отдыхе…

Унтер-офицер достает из ранца две пуговицы:

– Приделайте их уже себе на петлицы![32]

Пять минут спустя их закрепили с помощью спичек: ефрейтор Адольф Райзигер.

Кем только не побываешь!

Райзигеру приходит в голову, что из тех добровольцев, что ушли с ним на войну, больше половины уже стали унтер-офицерами, а человек шесть уже и лейтенантами.

В карты больше играть не хочется.

Ближе к вечеру капитан передает, что в ночном карауле офицеры не требуются. Достаточно унтера и двух солдат.

Часов в восемь вечера приносят хлеб, сыр, ливерную колбасу в жестянках, две большие кастрюли кофе и полевую почту. Чуть позже все заворачиваются в одеяла. Ночь холодная, спится плохо. Разговаривать никому не хочется.

В одном из домов по левой стороне горит свет. Там капитан с лейтенантами.

– Давно не видел такого бедлама, как сегодня утром. Так и не получилось выбить эту кучку из траншей. Вопрос в том, чем это обернется. Фрике, начиная с завтрашнего утра в четыре часа утра прошу вас снова заступить в наблюдение вместе с Райзигером и Ауфрихтом.

13

Ночью не становится тише. Кругом темнота прорезана длинными трещинами шумов. Выстрелы. Крики. Шепот. Грохот. Шаги. Марширующие, неустанные, монотонные, шаркающие каблуками. Райзигер вытягивается: кажется, звуки проходят сквозь него, мимо него. Шаги, бредущие колонны. Всё движется к фронту, идет прямо тут. А завтра будет еще больше.

Он думает о гражданских. Их невозможно себе представить посреди этой тревожной ночи. Когда солнце взойдет, вместо них встанут солдаты, один за другим, в ожидании врага. Тогда их цветы исчезнут!

Цветы. Его мысли уперлись в этот предмет. В то, что этот женский жест был красив, как и их гордость, их бессмысленная уверенность в своей победе.

Вспоминается девушка из Анная. Мари. Она сейчас спит? Или сидит у въезда в деревню вместе со старухой, тоже ждет? Когда в три часа ночи Фрике вызывает его, он всё еще не спит.

В три тридцать они с Ауфрихтом уже стоят на площадке внутри трубы.

Небо бесцветно. С восточной стороны (Райзигер думает: «Там Германия») – ровная желтизна. Ни облачка.

– Если утром пойдет дождь, дело уже наполовину выиграно, – говорит Фрике с ухмылкой. – Уж это мы устроим.

Телефон гудит.

– Наблюдение 1/96 на проводе.

Приказ из полка.

– Красно-зеленые сигнальные ракеты на участке означают газовую атаку, – повторяет Райзигер себе под нос.

Ах, точно, об этом-то и забыли. И правда, бывают же газовые атаки, вернее, была уже газовая атака. Сегодня опять будет?

Фрике приказывает батарее приготовиться открыть огонь и командует несколькими позициями. Райзигер и Ауфрихт тоже смотрят через край дымохода. Там в поле вздымается пламя, а затем грохот.

– Наши орудия.

Чуть белеют известковые края позиции, занятой противником.

Снова приказ открыть огонь! Фрике наводит орудия так, чтобы снаряды не задевали подходные траншеи.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное