Читаем Будни добровольца. В окопах Первой мировой полностью

В последнее время неоднократно случалось, что гражданское население проявляло чрезвычайно бестактное поведение при проходе военнопленных. Мало того, что собирались большие толпы любопытных, но многие зрители – особенно женская часть – не удержались от проявления жалости к пленным, выражая ее плачем, раздачей подарков, помощью в переноске багажа и т. д. Гражданскому населению сообщается, что приняты меры для предотвращения впредь подобного поведения при любых обстоятельствах.

«Кройццайтунг», апрель 1915 года:

Жена обойщика М. С. приговорена окружным судом Айхштедта к одному месяцу тюремного заключения за переписку с пленными. Она переписывалась с французскими офицерами, находившимися в плену в М.

А вечером, несмотря на запреты, в холодном лесу за городом, в заброшенном сарае, в конюшне, прижавшись телами друг к другу, лежали люди, жаждущие нежности. Немка и француз, немка и англичанин, немка и русский, немка и негр… Вмиг исчезала всякая война! Никакого Отечества! Никакого немецкого языка, английского, французского, русского или суахили! На несколько секунд останавливалась машина убийства. На несколько секунд: немка и мужчина, языка которого она не понимала, ничего, кроме женщины и мужчины.

Мотор гудит, мотор гудит, мотор гудит – пленка крутится, крутится, крутится…

Что еще было, Райзигер, в отпуске, а?..

Были люди в штатском, которые доверительно подходили, толпились на улицах, шли в комнаты, оглядывали кровати, звонко смеялись, поднимали пальцы, озорно грозили кулаками, шуршали газетами, салютовали пивными кружками. Учительница математики:

– Ну что, Райзигер, как оно там движется? Мне кажется, разленился ты на фронте, а? Уже неделю никаких побед, а?

Директор почты, отставной офицер 1870–1871 годов:

– Да ну, герр Райзигер, тогда у нас под Гравелоттом, конечно, было похуже, чем теперь, когда все попрятались в окопы.

Пастор, с пеной у рта:

– Что ж, дорогой Адольф, сердце отдайте Богу, а кулаки – врагу!

Многие:

– Расскажите что-нибудь про войну…

Как это было, Адольф Райзигер? Расскажите что-нибудь про войну. Сперва, после долгих мучений: «Как-то раз враг ударил гранатами…» Но рассказ тут же оборван: да что вы знаете о врагах! Что вы знаете об обстрелах? А еще «гранаты»… что вы знаете о гранатах? Он запинался, молчал: нет никакого смысла.

Отец спрашивает:

– Ну, мальчик мой, сходим сегодня, выпьем игристого «Пюллекена»?»

Сын, унтер-офицер Адольф Райзигер, отвечает:

– О да, с удовольствием! – и думает: «Смогли ли сегодня на батарею привезти воды?»

Мать спрашивает:

– Будешь курицу? Дядя Герман прислал нам одну к твоему приезду.

Сын отвечает:

– Курица, отлично!

Думает: «Почти обед. Разрешено ли там сегодня к сушеным овощам открыть банку говядины?»

Отец:

– А когда будет мир, сможешь вдоволь учиться себе в Мюнхене.

Райзигер думает: «Вернусь ли я домой с фронта живым, ведь весной мы готовимся к маневренной войне?»

Мать:

– О мой мальчик, кто бы мог подумать! Но ты так хотел на фронт. Мы, женщины, наверное, ничего в этом не понимаем.

Райзигер, про себя: «Опять она плачет. Оказаться бы обратно на фронте. Если б вы, женщины, запретили своим мужьям и сыновьям, запретили с горячностью и гневом прикасаться хоть к одной винтовке… Но что женщины знают о войне!»

А пленка всё крутится, крутится, крутится. И крупным планом – купе третьего класса. Отлично, сначала в компании гражданских, потом, спустя двенадцать часов, кругом одни военные, товарищи, все молчат.

Переезжают через Рейн. Комок в горле: вот она, граница. Там Германия, а там мы. Оттуда – сюда: слова, слова, слова. Только взаимопонимания больше нет, нет. Вы, в Германии, позади нас, ничего в нас не понимаете. Вы и не можете ничего в нас понять!

Пленка крутится всё медленнее, медленнее. Мотор глохнет, гремит, отплевывается, встает.

Райзигер сидит в бункере этой грязной ночью под плотным грязным небом.

Враг безмолвствует. Несколько винтовочных пуль ударяют в бруствер. В какой-то момент чей-то голос ужасно кричит. Райзигер спит, прижав трубку аппарата к уху, и слышит словно сквозь туман: «На Западном фронте без происшествий».

4

Дневник Райзигера, 2 апреля 1916 г.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное