Будни и праздники императорского двора

Это утверждение противоречит существующему мнению, что Николай I «считал этот брак мезальянсом и терпеть не мог мужа дочери» [498] . О внимательном и безукоризненном поведении Николая по отношению к будущему зятю свидетельствует и его переписка с Александром Николаевичем. В письме к сыну от 17 (29) июля 1838 г. он сообщает об Александре Федоровне, которая прибыла в Мюнхен, где «нашла нашего Лейхтенбергского тем же милым скромным малым, каким мы его уже видели, но еще похорошевшим» [499] . Когда Николай Павлович сам увидел герцога в Крейте, то еще раз подтвердил это впечатление: «Наш знакомый милый герцог Лейхтенбергский остался тот же любезный малый, ловкий, скромный, каким мы его прежде знавали» [500] . В письме из Мюнхена от 23 сентября (5 октября) он уже размышляет, где в дальнейшем будет жить Максимилиан, «если все это состоится, то наша добрая Мери легко согласится с ним ехать за границу; впрочем, как Богу будет угодно…» [501] .

Для жениха Мэри Николаем Павловичем был заказан ее портрет, законченный Т. А. Неффом в ноябре того же года. В более ранних октябрьских письмах Николай Павлович информирует о поездке Максимилиана Лейхтенбергского в Санкт-Петербург, а в письме от 17 (29) октября 1838 г. сообщает: «Сегодняшний день мне был приятен с утра, ибо вечером имели мы удовольствие обнять нашего милого Макса» [502] . В последующих письмах – постоянные упоминания о совместных поездках с Максом из Царского Села. Особенно доволен Николай Павлович, что Макс решил остаться в России: «Слава Богу, все известия в пользу нашего дела; все люди Мери радуются этому выбору и что она не покидает Россию; словом, родство (баварские родственники. – А. В.) его как будто исчезло! При том и наружность его всем, кто его видели, очень нравится, и он себя ведет скромно, мило и учтиво» [503] . Аналогично писали о Максимилиане и другие современники. Чуть позже полковник Фридрих Гагерн из свиты принца Оранского Александра (племянника Николая I), посетивший Россию в 1839 г., сразу после свадьбы, так написал о супруге Марии Николаевны: «Герцог Лейхтенбергский – красивый молодой человек; хвалят также и его характер» [504] .

В октябре 1838 г. уже «все в Петербурге», как отметил в своем дневнике 13 октября барон М. А. Корф, говорили о браке Марии Николаевны как о решенном деле: «Великая княжна так горячо привязана к своим родителям, что давно уже объявила неизменное намерение не оставлять во всю жизнь России. Соответственно тому и искали жениха, которому отношения его и собственное желание позволили бы переселиться к нам, и нашли его в принце Максе… Наружность его прекрасна, а все, кто с ним ближе познакомился, хвалят его отличное воспитание, нрав и манеры. Его ждут к нам на днях, но будущее назначение его в России еще неизвестно. Он будет жить в доме бывшем Юсупова, на Фонтанке, у Обухова моста, где жил прежде покойный герцог Александр Вюртембергский (брат императрицы Марии Федоровны, главноуправляющий ведомством путей сообщения, скончавшийся в 1833 г. – А. В.), а теперь помещается главноуправляющий путями сообщения гр. Толь» [505] .

Еще через девять дней, 24 октября, барон М. А. Корф записал в дневнике: «Вчера, 23 октября, был anniversaire (франц. годовщина. – А. В.) обручения Государя с Государынею, и вчера же совершенно неожиданно отпраздновали в Царском Селе помолвку герцога Макса с великой княжною при обыкновенных тамошних воскресных гостях… Государь, объявив об этом присутствующим, приказал подходить к baise-main (франц. целование руки. – А. В.), который тут же и совершился. За обедом пили здоровье новобрачных. Назначения Максимилиана на должность еще не было, и он был по-прежнему в баварском мундире» [506] .