Будни и праздники императорского двора

Но это будет потом. А пока при дворе готовились к церемонии обручения, предшествующей бракосочетанию. Общественное мнение уже было подготовлено. Николай Павлович даже вместе с Максимилианом посетил Москву, так как многие москвичи не верили, что царским зятем станет сын Евгения Богарне, полководца Наполеона. Николай Павлович сделал все, чтобы на герцога Максимилиана Лейхтенбергского смотрели как на его пятого сына. В письме к цесаревичу Александру от 3 (15) декабря 1838 г. он писал: «Итак, завтра, ежели Бог благословит, наша Мери перед церковью будет обрученная невеста доброго Макса. К этой мысли здесь все так привыкли, что никого она уже не царапает, и даже большая часть радуется нашему общему щастию и гордится тем, что Мери остается дома» [511] . Так к «доброй Мери» прибавился «добрый Макс». В письме на следующий день, 4 (16) декабря, Николай Павлович добавляет: «Наша Мери обручена Максу, и все благополучно и прекрасно сошло с рук» [512] . Это был «третий пропой» невесты перед бракосочетанием, после сговора («первый пропой») и помолвки («второй пропой»). Порядок обручения, состоявшегося в восстановленной части Зимнего дворца, был регламентирован специальным документом – «Высочайше утвержденным церемониалом обручения Ея Императорского Высочества Государыни Великой Княжны Марии Николаевны с Его Светлостью герцогом Максимилианом Лейхтенбергским» [513] . Он был приложен Николаем Павловичем в письме к сыну от 8 (20) декабря.

Барон М. А. Корф записал 5 декабря 1838 г.: «Вчера было торжественное обручение герцога Лейхтенбергского с вел. кн. Марией Николаевною в Эрмитажной церкви. По тесноте этой крошечной временной церкви, в нее введены были для церемонии только члены Государственного совета и дипломатический корпус. Двор, предшествовавший царской фамилии, провели только через церковь в другую залу, а прочих никого в церковь не впустили. Церемония была столько же великолепная, сколько трогательная. Обручение совершал ветхий… петербургский митрополит Серафим, а в молебне благодарственном участвовали четыре митрополита, два архиерея и придворное духовенство – все в богатейших ризах. Герцог был в нашем генеральском мундире с Андреевской лентою; Государь в казацком жупане; малютки Константин и Николай в мундирах: первый – морском, а последний – уланском, – совершенные куколки; младший – Михаил в русской рубашке. Государь сам поставил новообрученных на устроенное посреди церкви возвышение, а императрица разменяла кольца. После обручения начались целования между членами императорского дома, при которых трудно было удержаться от слез. Особенно умилительно было целование обеих сестер, Марии и Ольги Николаевн, которые не могли одна от другой оторваться. После церемонии был у великой княжны общий baise-main (франц. целование руки. – А. В.), при котором герцог находился возле нее и принимал поклоны. В то же время прочтен был в Сенате манифест. Вечером вся царская фамилия была в театре и не в обыкновенной своей ложе, а в парадной, где публика приняла ее восторженными рукоплесканиями, криком "ура" и национальным гимном… Город был иллюминирован и против обыкновения местами очень недурно» [514] .

5 декабря 1838 г. торжества в Санкт-Петербурге продолжались. В театре Николай Павлович представил новообрученного жениха Марии Николаевны большому свету. В воспоминания Ольги Николаевны об этом событии вкрались неточности, вполне объяснимые. Она назвала обручение «помолвкой» и отнесла ее на день 6 декабря, день тезоименитства отца (Никола Зимний). А вот наряд сестры в этот торжественный день ей запомнился хорошо. «Мэри в русском парадном платье, – вспоминала великая княжна Ольга Николаевна, – была очень хороша: белый тюль, затканный серебром и осыпанный розами, обволакивал ее. Мама сама придумала ее наряд. Он был так прекрасен, что с тех пор стало традицией надевать его во всех парадных случаях» [515] . В день обручения Макс был награжден всеми русскими орденами, кроме орденов Св. Георгия и Св. Владимира, полагавшихся за особые заслуги. Он получил чин генерал-майора и шефа гусарского полка в Киеве. После обручения он уехал на полгода, чтобы привести в порядок свои имения в Баварии и Италии.