Будни и праздники императорского двора

Естественно, как заботливый отец, Николай Павлович оговорил все необходимые условия брака. В письме от 23 октября (4 ноября) из Царского Села он подробно пишет наследнику Александру о брачном сговоре Макса и Мэри: «Сегодня, 23 года после нашего сговора с Мама, последовал, милый Мурфыч, сговор нашей доброй Мери с герцогом Лейхтенбергским! <…> Наши молодые так друг с другом поладили и дело столь уже всем известно, что мы с Мама нашли, что нет более причины далее откладывать объявления, и сегодняшний день нам показался особо для сего приличным и, с помощию Божией, обещающим, по нашему примеру, тоже щастие нашим молодым. Итак, после обедни и развода, при М. П. (Михаиле Павловиче. – А. В.) мы их привели обоих и, спросив у него, точно ли он намерен исполнить все условия, которые одни дают ему право на руку Мери, и чувствует ли он к ней то расположение, с которым можно обязаться перед Богом блюсти щастие жены, и получив от него утвердительный ответ и от Мери обещание, что она посвятит себя на щастие его, как прилично доброй жене, и детей, ежели Бог им присудит иметь, воспитывать будут добрыми, верными русскими, мы с Мама благословили их; причем я объявил ему, что я жду от него, что он отныне почитает себя членом нашего семейства (выделено в тексте. – А. В.), и потому русским душой и телом, так как мне, так и тебе служить будет как верный подданный, сын или брат. Он со слезами дал мне этот обет, который на днях подпишет формальным актом» [507] .

Впрочем, в постоянстве чувств сестры великая княжна Ольга Николаевна сомневалась: «В браке она видела освобождение от девичества, а не ответственность и обязанности, которые она принимала на себя…» [508] А. Ф. Тютчева в своих воспоминаниях, напротив, была склонна обвинять в легкомысленности герцога Максимилиана Лейхтенбергского. С сочувствием она писала о Марии Николаевне: «К несчастью, она была выдана замуж в возрасте 17 лет (20 лет. – А. В.) за принца Лейхтенбергского, сына Евгения Богарне, красивого малого, кутилу и игрока, который, чтобы пользоваться большей свободой в собственном разврате, постарался деморализовать свою молодую жену…» [509]

Как бы там ни было в дальнейшем, свадебный сговор состоялся. Герцог Максимилиан согласился на условия Николая Павловича: служить в русской армии, крестить и воспитывать детей в православной вере. Одновременно статус герцога был повышен. Он сам и его будущие дети становились членами императорской фамилии. Мария Николаевна получала титул не герцогини, а более высокий – великой княгини. Позднее это было закреплено специальным актом, и Николай I настаивал именно на таком обращении к замужней Марии Николаевне. Хорошо известна его гневная реакция на свадебном балу, когда еще не все были извещены о таком титуловании Марии Николаевны. Тогда император разговаривал с австрийским посланником, но его прервал новый камергер Марии Николаевны, сказавший графу Фикельмону, «что герцогиня Лейхтенбергская просит господина посла оказать ей честь танцевать с нею первый полонез. Император вышел из себя. Назвав камергера “ дураком", он довел до сведения слушавших, что его дочь – прежде всего Ее Императорское Высочество Великая Княгиня и лишь потом герцогиня Лейхтенбергская и это она делает честь человеку, приглашая его к танцу. Юноша был уволен, а обер-камергер получил выговор, что такого дурака, прерывающего государя, представил в камергеры» [510] . Марии Николаевне было предписано ежегодно выделять из департамента уделов на содержание 700 ООО руб. и предоставить единовременно капитал в два миллиона рублей в четырехпроцентных ценных бумагах, мужу Максимилиану полагалось помимо жалованья 100 ООО руб.