Будни милиции

— Завтра в двенадцать часов дня на Южном кладбище, — суховато ответила Людмила Петровна, начавшая уставать от разговора. К тому же, видимо, ее все-таки сердило и волновало то, что болезнью и смертью ее мужа занимается уголовный розыск.

— Вам не стоит так убиваться, — решился я наконец, — ваш муж умер вовсе не от язвы, так что вашей вины тут нет. Причиной его смерти явилось проникающее ножевое ранение в живот.

Члены семьи Николаева, как и следовало ожидать, неодинаково отреагировали на мое сообщение. Мать Василия Семеновича, отрешенная и безучастная, быть может, даже не услышала моих слов. Дочь, как видно, просто не поняла или не осознала до конца, что ее отец не просто умер, а его убили. Людмила Петровна так побледнела, что я сделал движение к ней, боясь, что она сейчас упадет в обморок. Лицо ее перекосилось, по нему прошли какие-то конвульсивные движения. У нее начался озноб. В глазах был ужас. На отца Николаева известие о его насильственной смерти тоже произвело сильное впечатление. Но он быстро справился с собой.

— Этого не могло быть, — закричал он, — просто глупость какая-то, идиотство! Врачи не разобрались, как всегда, и вот вам, пожалуйста, ножевое ранение. Да я, если хотите знать, видел своего сына за день до смерти. Мы с женой живем в другой части города, а тут, как чувствовали, приехали к детям. Васе было очень плохо, но так было ведь не в первый раз, он сам жаловался на очередной приступ язвы, говорил, что без операции ему все-таки не обойтись. Да если бы его кто-то ножом ударил, неужели бы мы не заметили, да и не стал бы он скрывать это от меня, от матери, от Людмилы.

Я дал ему выговориться, а потом сказал:

— Конечно, вы правы. Все это и мне кажется странным и непонятным. Поэтому-то я и пришел к вам, чтобы вместе разобраться, что все-таки случилось с вашим сыном. Вот, например, меня очень интересует, что он делал и с кем встречался перед смертью. Можете вы час за часом восстановить, скажем, его последние три-четыре дня?

— Не могу, — сказала жена. — Могу только последний день. До этого он неделю был в командировке.

— А когда Василий Семенович вернулся, он вам ничего не рассказывал, ни на что не жаловался?

Быть может, мне показалось, но Людмила Петровна чуть-чуть смутилась. По крайней мере, пауза между моим вопросом и ее ответом была довольно ощутимой. Впрочем, ей тоже нужно было какое-то время, чтобы поточнее все вспомнить.

— Ничего такого он не говорил, — наконец сказала она. — А жаловаться жаловался на свои обычные язвенные боли. По приезде, пожалуй, ему было даже хуже, чем обычно. В последний день Вася никуда не ходил, так ему было плохо, даже на работу не пошел. Звонили ему много, но тоже все известные люди, в основном друзья по шахматам. Из-за этих игр мы иногда с ним очень ссорились, а вообще жили дружно, это даже родители его могут подтвердить.

Еще раз извинившись за вторжение и расспросы, я попросил закрыть за собой дверь. Спустившись по лестнице и выйдя из парадной, я присел покурить на свободный ящик рядом с пенсионерами.

— Молодой человек, среди нас нет курящих. И нам неприятен дым табака. Если вас не затруднит, отойдите в сторонку, — вежливо, но не без язвительности сказал мне пожилой мужчина в велюровой шляпе.

Старушки в знак одобрения того, что он говорил, дружно закивали головами. Я затоптал недокуренную сигарету, извинился, сказал, что ни в коей мере не хотел причинить им неудобств. На мужчину мое послушание произвело впечатление. И, сменив гнев на милость, он завел со мной какой-то малозначащий разговор, а потом как бы вскользь спросил, кого я навещал в их доме. Меня вполне устраивало его любопытство, и я охотно сказал, что был в квартире Николаевых.

— Николаевых? — переспросил человек в велюровой шляпе и переглянулся со старушками. — Ну как же, как же, мы отлично знаем эту семью и даже прослышали уже о несчастье, которое их постигло. Нам рассказал об этом его сослуживец, который проходил здесь примерно за полчаса до вас. И скорую помощь, которая увезла беднягу, мы тоже видели. Его и раньше несколько раз на ней увозили, но тогда все обходилось благополучно. А теперь вот умер. Мы, конечно, живем здесь все недавно. Но уже успели заметить и оценить эту семью: и его, и жену, и дочку.

— В особенности жену, — вступила в разговор одна из старушек. — Мы иногда встречались с ней то в очереди в магазине, то на собрании жильцов, то просто во дворе. Вежливая такая женщина, спокойная, обходительная. Мужа своего, видать, любила, даже на лестницу встречать его по вечерам выходила, особенно когда он где-нибудь выпьет.

— Ревновала, наверное, — сказала другая старушка.

— Почему вы так решили? — спросил я.

Старушка замялась.

— Да так, поднимаюсь я раз по лестнице, она ему и говорит: «Поезжай к своей Нинке. Знать тебя не желаю».

— А пил он сильно?