Будни Севастопольского подполья

Ассортимент, предназначенный для снабжения офицеров эсэсовской части, был отменный. Здесь было все, чем были богаты ограбленные фашистами средиземноморские страны.

Коля принял от одного из матросов ящик, оклеенный красивыми разноцветными этикетками. Глаз у него наметан: по виду, по ярлыкам и упаковке, а то и на ощупь он сразу определял содержимое. Но ящики в такой упаковке ему ни разу еще не попадались.

Оттащив ящик подальше от двери, Костя финкой поддел уголок его крышки.

— Это нам сгодится! Возьмем пробу, — шепнул он, пряча в кармане несколько плиток французского шоколада.

Отыскав за кулями с рисом припрятанный мешок, наполовину набитый пачками какао, печенья, сахара, лимонами, Костя добавил в него несколько плиток шоколада и спрятал «пробу» на прежнее место. Затем ударом ручки ножа пригнал на место крышку ящика и поставил его тоже поближе к двери..

Мешок с «пробой» имел особое назначение. Петька из случайно услышанного разговора Лиды с его теткой узнал, что Лида готовится стать матерью. Он не замедлил рассказать эту новость приятелям, и они, по предложению Кости, сообща решили преподнести Лиде подарок.

Людская цепь безостановочно двигалась, и Коля едва поспевал подхватывать кули и ящики. Ныла поясница, ноги дрожали, рубашка липла к телу.

И вдруг конвейер оборвался, подача грузов застопорилась. Оказалось, опять отстал тощий матросик Ишков с разодранной на плече тельняшкой. Под тяжестью большого ящика он едва волочил ноги.

Курц отвратительно выругался и замахнулся на Ишкова. Но Шульц удержал его руку, доказывая, что пленные в знак протеста против побоев станут опять «итальянить» и выгрузка пароходов сорвется, за что придется отвечать. Курц грозился написать на него донос, что он потакает «русским свиньям». Но все же на этот раз он уступил и не тронул Ишкова.

Вскоре все вагоны были погружены. Маневровая «кукушка» притащила на соседний путь порожняк и подошла к груженому составу, чтобы вытащить его на станцию.

Рабочие перешли на соседний путь, а Костя задержался и на трех вагонах, загруженных им и Колиным отцом, нарисовал мелом стрелы. Подрисовывая к последней стреле хвост с оперением, он напевал под нос куплеты, сложенные портовыми весельчаками и напечатанные в подпольной газете:

Эй ты, Ганс молодой, золоты погоны,
Удирай скорей домой, пока есть вагоны.
Эй, Фриц, солдат-блиц, куда топаешь?
В Камышевскую придешь, пирог слопаешь.

Кто-то дернул Костю за рукав спецовки.

— Тю, это ты, Петька? — удивился он. — А у меня сердце в пятки. Думал, жандарм. Откуда ты? Из-под земли, что ли?

— Из-под состава. Я давно поглядываю — ждал, когда все уйдут. Кузьма велел спросить: сколько будет «наших» вагонов?

— Три. Со стрелами.

— Вот это да! — В озорных глазах Петьки сверкнули голодные огоньки. — А когда будем пикировать?

— Об этом Кузьму и Саньку Калганова спроси. На пристани мы командуем, на станции — они. Там мы все им подчиняемся. Ну, беги! Да, кстати, передай вот это Лиде, — Костя вытащил из кармана четыре плитки шоколада.

VI

В обеденный перерыв Костя побежал на станцию узнать, как дальше действовать.

У входа в угольный склад он неожиданно столкнулся с Кузьмой, а тут и Саня, закончив заправку паровоза углем, подбежал к ним.

— Слыхали о приказе? — спросил Кузьма.

— Каком?

— Все дневные поезда отменены. Под Джанкоем наши разбомбили два состава. Теперь товарные будут отправляться только ночью.

— Ух и здорово, мать честная! Ночью нас ни одна собака не заметит, — возликовал Саня.

— Но тут, братва, есть закавыка, — продолжал Кузьма. — Первый поезд в десять ноль-ноль, и меня назначают в поездку. Буду вести состав с Костиными вагонами.

— А кто же ночью будет командовать? — встревожился Саня.

— Ты будешь. Тебе все карты в руки. Только запомни, Сань: ты в ответе за всех ребят, за каждый килограмм груза, — строго предупредил Кузьма. — Если сорвешь дело — перед всеми ответишь.

— Не бойся, не подкачаю. А вместо тебя возьму с собой в пару Мишу Шанько.

…Когда в сумерках Костя добрался до места сбора, среди развалин под единственной уцелевшей стеной дома его уже поджидали Коля и Саня с Мишей Шанько, Петька и его приятель Костя Попандопуло — юркий, с высоко вздернутыми ноздрями мальчишка по кличке Котофей. От нечего делать Петька и Попандопуло отыскали в мусоре толстую проволоку и, пробуя остроту трофейных ножниц, словно лапшу, резали ее на куски. Только здесь, когда Костя подошел к почерневшему от пожара проему окна и огляделся, он по-настоящему оценил Санину сметку.