Будущее – это не только ты

Нам старательно внушают мысль об окончательной победе над преступностью, о наступлении эры социального мира, ссылаясь на то, что теперь человеческая жизнь, как никогда, бесценна. Лозунг «Посягательство на жизнь есть посягательство на память! Посягательство на память есть посягательство на будущее» – этот лозунг одновременно и справедлив, и насквозь лицемерен.

Мы, Nonmemeni, заявляем, за внешним благополучием и благопристойностью скрывается гигантский спрут нелегального рынка генетического материала. Чёрный рынок нашего времени – это чудовище, которое повергло бы в ужас главарей самых кровавых преступных сообществ прошлого. И щупальца этого спрута пронизывают все стороны нашей жизни.

Нам твердят об эпохе подлинного народовластия, не удосуживаясь пояснить, как это сочетается с ничем не ограниченной властью «Наследия»? «Наследия», ставшего единовластным хозяином человечества. Вашим хозяином.

И, наконец, самый трудный, самый болезненный вопрос – вопрос о свободе воли. Заветная мечта любого родителя – обеспечить своему ребёнку лучшее будущее. Однако, вдумайтесь, не в этом ли заключается самая иезуитская ловушка нашего времени? Передавая своим детям готовый набор знаний, не лишаем ли мы их тем самым естественного права выбирать, сомневаться, преодолевать и получать удовольствие от преодоления? Не лишаем ли мы их права быть людьми? Людьми свободной воли.

Спросите себя об этом. Но не торопитесь отвечать. Прислушайтесь, возможно в этот момент вам настойчиво нашёптывает нужный ответ кто-то другой?

Мы, Свободное движение Nonmemeni, выступаем за немедленный запрет обязательной архивации и активации памяти любого человека.

За немедленное лишение Фонда «Наследие» всех экстраординарных прав и полномочий.

За возвращение государствам внутреннего суверенитета.

Мы выступаем за право каждого прожить собственную жизнь.

За свободу совести, за свободу памяти.

Голосуйте за Свободное движение Nonmemeni.

Будущее это вы!

Unavita, unamemoria.

Одна жизнь, одна память.

9.

– Здравствуй, внук.

– Здравствуй, дед.

– А вот тут ты не прав. Твой пра-много-раз-дед, Григорий Кузнецов, давным-давно умер, а то, что сейчас с тобой разговаривает, всего лишь фрагментарный слепок его личности. Хороший такой слепок, не спорю. Для себя делал. Язык понимаешь? Мне из своего времени никак не угадать, какой там, в будущем, будет тебе родной. Так что пришлось ещё и языковую составляющую отдельно кодировать.

Габ вслушался в смысл и звучание речи, особых затруднений не уловил и пожал плечами.

– Понимаю.

– Здорово, – искренне обрадовался дед, – значит, поговорим. Не каждому, знаешь ли, выпадает шанс перекинуться парой слов со своим далёким потомком. Кстати, настолько ты далёкий, а, потомок?

Габ растерялся. Смысл слова далёкий на чужом для него языке, который вдруг по прихоти этого старика из прошлого стал почти родным, ускользал, раздваивался и уводил в разные стороны, как развилка в лесочке возле его фермы.

– Чего?

– Похоже, что недалёкий, – саркастически заметил дед, – как зовут?

– Габ. Габриэль.

– Габриэль, – протянул дед, – понятно. Какой у вас год?

Габ ответил.

– Ого, – присвистнул Кузнецов, – долго же меня искали. Или приспичило?

– Я не очень понимаю, – нахмурился Габ, – До сегодняшнего дня я о твоём существовании понятия не имел. Жил себе, фермой занимался. Потом появились люди из UVUM, стрельба, и вот это вот всё.

– Значит, UVUM оказался шустрее. Что ж, это даже к лучшему, – забормотал дед, прикидывая что-то в уме, потом вспомнил о чём-то важном, встряхнулся, сверкнул глазищами, – Так ты один или вскрыли всех потомков?

Странно, но Габ понял.

– Один, – подтвердил он, – мне сказали, что нашли всех. Но то, что им нужно, есть только у меня.

– Угу, – формально посочувствовал дед, снова погружённый в свои размышления.

До Габа внезапно дошёл весь сюрреализм происходящего.

Он разговаривает с человеком, которого давно нет на этом свете, разговаривает на языке, которого ещё полчаса назад не знал, разговаривает о странных и жутких вещах, которые, сейчас он был в этом абсолютно убеждён, навсегда сломали ему жизнь.

Обида породила злость. Злость придала уверенности.

– Рассказывай, – властно потребовал он.

Лёгкая усмешка, заинтересованный взгляд, чуть заметное движение бровей.

– Гены пальцем не раздавишь, – одобрительно хмыкнул Кузнецов, – а то мямлит, мямлит. Я уж подумал, выродилась кузнецовская порода. Ан нет.

– Рассказывай, что им от меня нужно? – скрежетнул зубами Габ.

– От тебя ничего, – равнодушно отозвался дед, – от меня им нужно. И, насколько я понимаю, каждому своё. Скажи-ка, «Наследие» уже гоняется за бессмертием?

– Вовсю, – обронил Габ, вспомнив падающих искорёженных людей.

Кузнецов фыркнул совсем по-стариковски.

– Дурни. Передай им, что это невозможно.

– Передам, – пообещал Габ, решив не вдаваться в подробности.

– Передай, что даже пожизненная синхронизация не поможет, – как бы не слыша, настаивал Кузнецов, – быть собой и одновременно быть отчуждённым от собственного «я», это, позволь тебе доложить, та ещё пытка. Такого расщепления сознания ни одна психика не выдержит. На себе проверял.