Будут расставания

Николай Васильевич прошел по комнате от стены до стены, стал перед телефоном. Ему было неловко звонить знакомым — разыскивать сына. Он стоял у телефонного аппарата и смотрел в окно. Воздух серел, уже различимыми становились тонкие вершины тополей. Откосов пододвинул стул, сел и снял трубку.

Позвонил приятелю Артура. В трубке — долгие гудки: наверное, все ушли на работу. Николай Васильевич набрал номер школы. В классе Артура еще не было. Откосов надел шубу, застегнулся на все пуговицы. Он чувствовал себя стариком, как вчера у сквера. Ноги казались ватными. «Все-таки он ночевал у друга, где еще? Из мастерской опять позвоню в школу».

У проходной стоял вахтер в белом полушубке.

— Опаздываем? — посмотрел на Откосова веселыми карими глазами.

Волоча ноги, Николай Васильевич добрался до мастерской. Повесил бирку. Табельщицы не было, ее сократили за ненадобностью.

В мастерской работали токарь Иваныч и девушка на строгальном станке. Остальные отправились в машинный зал на ремонт пятой машины. Мастер прошел в кабинет, набрал номер телефона школы. Теперь учительская не отвечала — в школе начались уроки. Николай Васильевич не отнимал руки от телефонной трубки. «С сыном могло бог знает что случиться. Надо бросить все и пойти в школу. Узнать». Телефон словно вздрогнул под ладонью. Откосов сдернул трубку.

— Николай Васильевич, — говорил Радий Бушмелев, — вас ждем.

— Иду, — сказал мастер. — Положил в карман ключи и направился из кабинета.

Над машинным залом плыл кран. Снопы белого света из окон освещали его. На кране устроились монтеры — меняли лампочки верхнего освещения. Гудели машины и электромоторы.

Николай Васильевич остановился у кабельной сборки четвертого генератора. Пять дней подряд Откосов с бригадой ремонтировали его, и вчера ночью машину пустили в работу. Кабельная сборка была одета железным кожухом. На узких дверцах его висел предупредительный сигнал «Смертельно!»

Откосов потянул на себя дверцу. Свинцовая пломба соскользнула со шнура и упала под ноги. Мастер достал связку ключей. Одним открыл дверцу кабельной сборки. Ключ был самодельный. Мастер открывал им дверь любой сборки.

Начищенные шины из красной меди принимали стекающую с генератора энергию. Но внешне медные шины были холодными, безжизненными. Откосов вчера сам проверял в этой сборке места соединений шин и сейчас привычно протянул руку, стараясь одним движением угадать, как затянут болт. Он успел задеть шинку, и голубоватая искра сверкнула под пальцем — точно из-под ногтя выскочила, а другая у ног царапнула бетонный пол. Мастер упал. А на щите управления «выпала» «Земля».

— Земля — на десять киловольт, — сказала дежурная щитовая, и дежурный техник снял трубку прямого телефона.

— Василий Иванович, ищите «Землю». Проверьте и позвоните, что случилось.

ГРЭС прощалась с мастером. Басовитый гудок слышали заводы за рекой, за березовой рощей, за шлаковым полем.

Крупные снежинки падали на красный гроб, на ковер, постланный в кузове машины. Бахрома ковра в снегу, и лицо мастера бело, как снег.

Густо пел гудок. Закуржавелые провода натянулись, стальные опоры и порталы стояли седые. Дымы из четырнадцати труб стелились по самому гребню, опускались до земли.

Ледяной ветер бил Артура в лицо. И большая радостная земля стала вдруг маленьким шариком, где только горе, снег и холодный ветер.

НОЧНАЯ ВАХТА

Сегодня пошел второй месяц, как Дмитрий работал самостоятельно, а Федор уже стажировался на старшего монтера.

…В полночь, приняв смену, Василий Иванович позвонил в химцех, узнал температуру воздуха.

— Тридцать девять! — сказал он монтерам. — Через час все сорок будут.

— Сорок? — переспросил Митя. — Температура как у известного напитка.

На монтерском пункте гудел вентилятор. Федор не поднимал глаз — читал инструкцию, а Кашкин писал в сменном журнале.

— Вот так бы всю смену, — мечтал Митя. — Продули бы моторы, навели чистоту на щите освещения — красота.

— Как у тебя, Митя, с бюро? — Федор перестал читать инструкцию. Он, конечно, знал, что решили члены комсомольского бюро, но выжидательно смотрел на Дмитрия.

— Все в порядке! — ответил Митя с наигранной беззаботностью. — У меня теперь новых забот — жуть дело! Занятия в техникуме, а тут Васька Елкин-Палкин с хоккеем привязался!

Зазвонил телефон, Дмитрию вдруг стало грустно, словно почувствовал неладное. Он поспешно закурил, поглядывая с тревогой на Кашкина.

Василий Иванович положил трубку на рычажки аппарата и тоже стал закуривать.

— Митя, — сказал он наконец, — РПМ стал. Придется сходить.

Фонарь на столбе перестал скрипеть, свет больше не скользил по снежному конусу. На изломанном кустике бурьяна лежал иней, и кустик походил на пригнувшегося зверька. Такой же белый иней лег на воротник шубы, на брови и ресницы машиниста РПМ — разгрузочно-погрузочной машины. Машинист помогал Дмитрию тянуть тяжелый кабель в резиновом шланге. Чем дальше от машины отходили они, тем больше сгибался машинист. В морозном тумане оранжевым пятном мутнел свет фонаря. РПМ казалась нелепо огромной, с задранным транспортером, похожим на хобот.