Буйная Кура

- А почему? Это от тебя зависит. Если захочешь, сделаешь.

- От меня?

Старик кивнул головой. Салатын, вглядевшись в его глаза, все в тоненьких красных прожилках, поняла, что от нее зависит не только эта встреча, но и то, сможет ли удержаться на ногах этот тоскующий по своей дочке горемычный старик. Девушка оказалась между двух огней. Шамхал мрачен. Если она без разрешения брата выведет невестку из дома, разве он не схватит ее за косы и не проволочет по деревне? И не изобьет Гюльасер прутьями? Но ни в чем не виноват и этот бедный старик. Что же ей делать? Молчание Салатын показалось старику длинным, как год. Ему стало душно, он хотел что-то сказать, но не смог. Сделав несколько шагов, Салатын обернулась.

- Дядя Годжа...

- Что, дочка?

- Никуда не уходи отсюда.

- Что мне здесь делать?

- Жди нас. Я ее приведу.

Салатын догнала женщин, которые ее ждали.

Годжа, вздохнув с облегчением, спустился к реке. Он сел в тени обрыва, снял папаху и положил ее на колени. Зачерпнул двумя руками воду и плеснул себе на лицо. Провел мокрой рукой по бритой голове. После этого почувствовал некоторое облегчение и, словно забыв обо всем на свете, стал глядеть на морщинистую зыбь реки. Поодаль, на маленьком островке, расцвела акация. От ветерка шелестели кусты, аромат цветов долетал до берега.

Старик забыл, зачем он стоит на берегу и кого дожидается. Он жадно глядел на воду, бурлящую перед ним, на летящих птиц, на лес, одетый в зеленый наряд. Он так залюбовался прекрасной землей, что не заметил, когда подошла его дочь. Как только запыхавшаяся Салатын сказала Гюльасер, что отец ждет, та сразу же побежала к реке, спотыкаясь на ухабах. Увидев отца на берегу, застыла на месте. Хотела шагнуть, но не смогла. Потом бросила в воду камешек. От всплеска воды старик вздрогнул и оглянулся. То, что он увидел, показалось ему видением, которое может исчезнуть, если пошевелиться или сделать шаг к нему навстречу. Где-нибудь в другом месте, в толпе, старик Годжа, может быть, и не узнал бы свою дочь. Да и трудно было поверить, что эта молодая, цветущая, нарядно одетая женщина и есть его Гюльасер. Она была худенькой, смуглой девчонкой с исцарапанными ногами и губами, потрескавшимися от солнца. Всегда босая, в стареньком платьишке, с непокрытой головой жила Гюльасер в родной убогой землянке.

Теперь перед Годжой стояла округлившаяся, белоликая красавица с браслетами на руках, подпоясанная серебряным поясом, в белой атласной кофте, облегающей грудь. Длинное с оборками шелковое платье чуть-чуть только не закрывает туфель, с головы на плечи спускается черный с голубой каймой келагай, золотые сережки подрагивают в ушах, темные гладкие волосы разделены пробором. Старик опешил. Как ни старался он, не мог увидеть в этой прекрасной и важной женщине свою стрекозу, свою замухрышку Гюльасер. Как это могло получиться, что за несколько месяцев его девчонка так раздобрела и похорошела. Гюльасер не выдержала наконец, что отец стоит рядом, словно чужой человек и боится пошевелиться, и бросилась к нему, раскрыв объятья. Она обняла его за шею, стала целовать морщинистое, солоноватое лицо.

- Папа, милый, как хорошо, что ты меня вспомнил!

Голос у Гюльасер не изменился, и дыхание ее все такое же родное, посапывающее. Старика словно разбудили, он узнал свою Гюльасер. Исчезли все ее наряды и украшения, исчезла ее отчужденность, осталась шаловливая по-прежнему девчонка, любящая и ласкающая своего отца.

Они отошли в сторону и сели на камень в тени обрыва. Хотя и много накопилось у них всего на душе и это накопившееся сквозило в их взглядах, но они молчали. Годжа безотрывно глядел на дочку и понимал, что никогда уж не будет у него худенькой, загорелой, исцарапанной, ласковой Гюльасер. Никогда эта женщина, сидящая перед ним, не будет бегать босой, собирать съедобные травы, подметать землянку отца. Никогда не вернется она в отцовский дом. Только сейчас Годжа осознал, что дочь потеряна навсегда, безвозвратно, но вот что странно: как будто он не знал, огорчаться или радоваться.

Гюльасер сделалось неловко под печальным взглядом отца. Она поправила келагай на голове, еще больше спрятала ноги под длинное платье.

- Почему ты так смотришь на меня?

- Сам не знаю. Надо бы сказать тебе что-нибудь, а слов не нахожу.