Букет белых роз (СИ)

Я опустилась на колени, беря исхудавшую руку в свои руки.

— Мама… ты слышишь меня?..

Выходя из глубокого сна, она застонала, время от времени жмурила глаза.

Как странно, но меня ничто не щадит, — лишь привязывает к боли по рукам и ногам, не расставаясь, а острое копье в очередной раз подцепило сердце.

Не было ни бесплодных сетований, ни надрывов от рыданий, а только сдержанность и почти молчание напополам; груда несчастий опять легла на поверхность души, укреплённой многочисленными ударами.

Я коснулась родной руки щекой.

— Мамочка, какая же ты стала… Мама… это я, твоя дочь.

Услышав это, она разлепила сонные глаза. В них отражался двумя пятнышками свет от ламп. Мама задвигала головой, затем посмотрела на нас. Ее сиплый хрип отделял паузами слова:

— Володя… доченька…

С нее чьи-то небесные губы будто бы сдули слой пепла, в котором она забыла о нашей семье. Я не отпускала маму, держала за руку. Отец только молчал — наверное, не знал, что сказать.

В родных глазах напротив высекались искры раскаяния, выходили чистыми слезами.

— Простите меня…

Грелль

Оказавшись рядом с калиткой, я ощутил, как волнение прихлынуло к груди. Я изучил взглядом чистый двор и зафиксировал, как блестят под лучами светло-желтые волосы.

— Эрик…

Он тоже заметил меня и встал со стула, расцветая в широкой улыбке:

— Превеликий Легендарный, это ж сам Сатклифф! Ты чего, тоже того?

Я понял, что могу зайти внутрь. Эрик крепко пожал мне руку. Он него, лицом обросшего щетиной, точно так же несло перегаром.

— Ну как сказать… — понурил я голову. — Просто в гости заскочил, что ли.

— Как был кузнечиком по жизни, так и остался. Ничего не изменилось. — Жнец завидно ухмыльнулся, оценив мой поменявший облик. — А ты ничего, получше стал.

— Я знаю… А где Алан?

— Да, у себя в саду, — сказал Эрик, поглаживая под раскрытой рубашкой грудь. — Дружище всё как не может отлипнуть от своих цветов, хоть силой тащи. Он там, — кивнул, — за домом. Что, соскучился?

— Да, вроде того…

Истекал срок моего пребывания здесь. Оставалось полчаса.

Выходя из тени арки, я оказался в саду, в том месте, где слаще всего пахнет воздух. Взгляд тут же переметнулся на цветы, за которыми спиной ко мне суетился шинигами.

— Алан.

Я позвал, и он, обвешанный на поясе садовыми принадлежностями, обернулся ко мне.

— Грелль-сан…

Я опустил глаза, коснувшись пальцем лиловых лепестков. На губах рождалась нежная улыбка.

— Так и не изменился, Хамфриз…

***

Ветер поднялся за стеклом, сотрясал ветки. Местная больница изнутри буквально дышала воздухом, в котором смешивался запах бинтов, марлевых повязок и прочих медицинских вещей. Со стола на бывших супругов смотрели бутоны белых роз.

Юлия лежала на коленях отца. Было неудобно, но стоило едва коснуться их, закрыть глаза, как мысли стали быстро тускнеть, а потом и на долгое время пропали. Девушку незаметно унесло в забытье.

— Она давно уснула? — Наталья, лежащая на больничной кровати, повернула голову, чтобы посмотреть на дочь и журналиста. Тот ответил ровным голосом:

— Полчаса назад.

Вокруг них летала тишина. Из медсестер в палату никто так и не зашел, а Себастьян, ревностно служащий девушке, остался ждать ее в коридоре.

Сегодня Владимир в полной мере смог изучить новую, такую почти незнакомую Наталью. Ее окрашенные в пепельный цвет волосы рассыпались прядями на подушке, тоже пропахнувшей запахом больницы и всевозможных лекарств.

— Как твое самочувствие? — Журналист волновался за Наталью, но только как за человека, которого хорошо знает. И все. Больше она для него никем не станет.

Женщина оторвала затылок от мягкой ткани, чтобы еще посмотреть на свое запястье.

— Как будто бы вернулась из ада. Восемь лет, как в заточении. Он… он обещал мне, что у нас будет все, о чем можно только мечтать, а в итоге завел в эту идиотскую секту… Я была сама не своя.

— Главное, что ты жива, а здоровье вернется…

Помолчав в мучительных думах, Наталья встретилась с мужчиной полными сожаления глазами. Голубые, красивые…

— Володя… пожалуйста, только выслушай меня, — заспешила она, заметив, что его темные брови резко сошлись к переносице. — Мы можем начать все сначала?

— Как прежде уже не будет, Наташ… — прикрывая глаза, отрезал он. — Единственная причина, по которой я разговариваю с тобой сейчас — это наша дочь. Ей пришлось не легче, чем тебе. Она так же любит тебя, и я не против этого. Но с тобой не хочу быть. Ты сама виновата, Наташа.

— Ты не представляешь, как мне хочется все изменить.

— Знаю… — Взгляд Владимира нес в себе упреки. Он совсем не пропускал наружу нежность. Он выкладывал те обиды, из-за которых разорвалось семейное фото, а прошедшее приходилось отмерять годами: — У тебя было все. Семья, деньги, известность, дом… И самое главное: я любил тебя. Откровенно сказать, для женщины это самый лучший подарок. Пусть покажется, что я набиваю себе цену, но я всегда старался быть в твоих глазах прекрасным мужем. Я хотел быть для тебя всем. Я хотел до самой старости видеть тебя счастливой… Видимо, я не оправдал твоих желаний, раз ты так легко закрыла дверь.

— Володя, я…

— Мне не нужно оправданий.