Букет незабудок

Взгляд задержался на свободном стуле рядом с доктором Смирновым, где он с какой-то нежностью разложил столовые приборы. Точно убедившись, что нож и вилка лежат на белоснежной салфетке под идеально правильным углом, Владимир подцепил двумя пальцами узкую ножку бокала и, слегка наклонив сосуд от себя, принялся медленно наполнять его багряной вязкой жидкостью из термоса. Когда он поставил бокал на место, где, как я догадывалась, должна была сидеть мать семейства, доктор поднял бокал напротив себя и наполнил до середины.

Никогда не видела настолько вязкого и насыщенного цветом вина. Быть может, текстура меняется после нагрева? Пусть пара от идеальной глади и не исходило, я почему-то была уверена, что жидкость передо мной – теплая, а иначе зачем было хранить напиток в термосе?

Я наблюдала за Владимиром и ждала, когда же наконец он расскажет, что обещал, но Смирнов будто специально оттягивал время, концентрируя на себе внимание, и я чувствовала нарастающее раздражение. Все в этом человеке отталкивало меня, и никакая ангельская внешность не смягчала эффекта, ведь я знала как минимум об одном неприятном событии, которое в прошлом Владимир уже совершил, и прощения доктору не было.

Но, чтобы я ни думала, доктор Смирнов казался единственным человеком, который мог связать воедино правду о природе существа внутри меня или хотя бы делал вид, что знает эту правду. Пусть у Максима было свое понимание воздействия проклятия на моего духа-волка, догадок о том, как и почему проклятье оказалось именно на мне, Макс не озвучил. Поэтому я продолжала сидеть здесь – в стенах наполненного роскошью и лоском дома, что за продуманной красотой оставался безжизненным. Его история должна была остаться на страницах исторических хроник и кануть в Лету как пласт этапа формирования будущего, в котором мы живем. Естественный круговорот развития, где старое сменяется новым, был нарушен в этом месте, где, казалось, время не имеет власти, что из года в год подтверждали его вечно молодые жильцы.

Я поймала себя на этой мысли и ужаснулась, не зная, насколько была права. Мысли множили штампы, неизбежно подвязывая к контексту все то, что я знала о вампирах из художественных текстов и кино, вот только какая доля моих познаний была правдой, не могла сказать наверняка. Сознание легко тасовало факты, которые я уже знала, с фольклором, смешивая истинное и ложное. Лишь задав правильные вопросы, можно было попытаться наконец провести черту между одним и другим, а также понять, чем на самом деле является семья Смирновых.

– Доктор Смирнов, – услышав мой голос, Владимир с долей разочарования оторвался от смакования аромата напитка. – Сколько вам лет?

– Признать честно, я сбился со счета после того, как отметил юбилей – триста лет, – и решил для себя, что следить за тем, с какой скоростью бегут годы, – утомительно, особенно когда перед тобой раскрыты врата вечности. Нужды действовать быстрее давно уже нет, как и страха смерти, ведь все, что тебе остается, – это бесконечность, в которой каким-то образом приходится искать новизну. Мир, он как заезженная пластинка: одни события сменятся другими, вот только, если рассматривать их в совокупности, слишком много общего и схожего. Финал песни предсказуем, а все, к чему мы прикасаемся, остается лишь копией копий.

В комнате повисла гнетущая тишина. Стих ритмичный стук вилок и ножей. Все, как и я, молча уставились на Владимира, завороженные и одновременно ужаснувшиеся его речи, которая прекрасно характеризовала то, каким человеком он был: мающимся от скуки, а потому бросающимся, как голодный зверь, на след неизведанного, чтобы, как адреналиновый наркоман, испытать хотя бы нечто отдаленно напоминающее эмоции.

– Прозвучало чертовски мрачно, – резюмировал Станислав и сложил руки перед собой на столе. – Даже для тебя.

Владимир смочил горло, и на нижней губе остался ярко-алый развод.

– Ты еще молод. Однажды ты станешь думать о мире так же, и, если повезет, рядом с тобой, сын, все еще рядом буду я.

– Конечно, отец, – ответил он довольно сдержанно.

Стас слегка улыбнулся и перевел взгляд на сестру, которая тут же уткнулась в тарелку. Она вся сжалась, что не ускользнуло от моего взгляда. Сгорбленная поза была противоестественной для Дианы. Если в школе от хрупкой девушки с дерзкой прической чувствовалась дикая и в то же время притягательная энергия, стоило ей оказаться рядом с отцом, ее истинное «я» пряталось под толстым покровом страха. Боялась ли Ди собственного отца, и если да, что же происходило в этом доме, когда никто не видит, раз даже собственная дочь Владимира увядала в его стенах из-за гнетущей атмосферы?

Владимир поболтал бокал в руке, и жидкость по инерции закружилась, окрашивая безупречную гладь стекла. Он бросил короткий взгляд на часы на руке, а затем – на пустующее место.

– Что ж, время начинать.

– У меня есть еще пара вопросов, – я оборвала доктора на полуслове, и Владимир не успел совладать с собой, его губы дрогнули. – А когда вы перестали стареть?