Букет прекрасных дам

Не успела она договорить, как в прихожую вылетела мать. В какую-то секунду мне показалось, что в доме начался пожар, и в холл вырвался язык пламени. Сегодня матушка была облачена в пронзительно-красное платье, удивительно подходившее к ее светлой коже и русым волосам. Несмотря на возраст, а вы, зная, что мне исполнилось сорок, легко подсчитаете, сколько лет Николетте, маменька сохранила тонкую, просто осиную талию, прямую спину и сверкающий взгляд. Те, кто видит ее впервые, искренне уверены, что имеют дело с молодой женщиной. Она смело обнажает руки и шею, которые после нескольких подтяжек выглядят превосходно, да и с лицом у нее полный порядок. Впрочем, безалаберная во многих вещах, Николетта, когда дело доходит до внешности, проявляет просто настоящую самоотверженность. Лет двадцать назад маменька вдруг поняла, что начинает раздаваться в боках. Мигом со стола исчезли масло, хлеб, сахар, конфеты. Ни разу больше я не видел, чтобы она разворачивала шоколадку, лакомилась обожаемыми взбитыми сливками или угощалась сладкими булочками.

И еще она носит каблуки, заразительно смеется, водит машину… Никогда, даже в шутку, я не слышал от нее фразы типа: «Ну, я пожилая дама…»

Нет, Николетта произносила совсем иное: «В моем возрасте, когда большая часть жизни еще впереди, можно позволить себе быть слегка неразумной».

– Вы ко мне? – распахнула бездонные глаза Николетта.

– Ты не узнаешь сына? – хмыкнул я.

Маменька разинула рот, потом взвизгнула:

– Вава!!! Что ты с собой сделал!!!

– Постригся, тебе не нравится?

– Отвратительно, – закричала Николетта, – ужасно! Уродство! Ты стал похож на этих мерзких парней из фильмов про мафию!

– А мне кажется, что хорошо, – меланхолично вступила в беседу Тася. – Ваня теперь на тридцать с небольшим глядится, видно, какой молодой, а с длинными волосьями просто стариком казался, дедом, ей-богу!

– Много ты понимаешь, – заорала было Николетта, но, внезапно, прикусив язык, закончила: – Вообще, верно. Как ни странно, но эта абсолютно уродская прическа тебя и впрямь делает юношей.

Ага, значит, Николетта сообразила, что взрослый сын, выглядящий как дедушка, ей совершенно ни к чему, и дала задний ход. Я уже было решил, что отделался малой кровью, но тут маменька переместила свой взор с моего лица на фигуру и прошипела:

– Вава!!! Ты! В джинсах!!! Почему не в смокинге?

– Извини, говорил же, что измазал лацканы.

– Но мог надеть вечерний костюм!

Неожиданно какой-то бес ущипнул меня за язык, и я, сохраняя полнейшее спокойствие, произнес:

– Понимаешь, я уже ехал к тебе, когда на меня напали грабители, приставили нож к груди и велели раздеться, отняли пальто, пиджак, брюки. Собственно говоря, потому я и опоздал. Пришлось зайти в первый попавшийся магазин и купить вот эти вещи.

Если вы думаете, что Николетта, закатив глаза, принялась возносить молитвы господу, позволившему ее любимому сыну спастись от смерти, то ошибаетесь! Маменька наморщила носик и отрезала:

– В другой раз, когда отнимут костюм, изволь, направляясь ко мне, приобрести приличные вещи, а не одеяние бомжа. Боже мой! И как раз сегодня к обеду приглашена Кока!

Попрошу не путать, Кока – это не Киса и не Лёка, которые присутствовали тут в день моего знакомства с Люси. Кока, или Калерия Львовна Милосердова, законодательница мод. Если Кока похвалила спектакль, все побегут в театр, ежели она взяла в руки книгу, впрочем, это происходит с ней редко, весь бомонд кинется за ней в магазин, ну а ежели скорчит недовольную мину в адрес какого-нибудь несчастного, можете быть уверены, что его перестанут звать на торжественные мероприятия, отныне проштрафившийся начнет получать приглашения только тогда, когда за столом окажется тринадцать человек, если Кока, конечно, не сменит гнев на милость.

– Не волнуйся, – сказал я, – Коку беру на себя.

– Это отвратительно, Вава!!! Но делать нечего, ступай в гостиную.

– Хорошо, мамочка.

Николетта остановилась так резко, словно налетела на стену.

– Как ты меня назвал?

– Мамой, а что?

– Я же просила, никогда не обращаться ко мне подобным образом! Какая муха тебя укусила?

– Но ты же моя мать, – валял я дурака.

– Только Николеттой! – взвизгнула маменька.

– Понимаешь, – проникновенно произнес я, – когда ты зовешь меня милым, детским прозвищем Вава, в моей душе мигом просыпается ребенок, и язык сам собой произносит: «Мама».

Николетта вздернула подбородок:

– Хорошо, ступай к гостям.

Естественно, мое место за столом оказалось между Люси и Кокой. Предполагаемая жена на этот раз красовалась в ярко-зеленом платье, расшитом стразами.

– Вы изумительно выглядите, – шепнула она, – просто на двадцать лет моложе, теперь ходите только так!

Кока же придвинулась ко мне и ехидно спросила:

– Ты записался в хиппи? К такому наряду подошла бы косичка и бисерная ленточка, зря подстригся.

– Ну что вы, – улыбнулся я, – просто пару дней назад я был в гостях у Ады и выглядел там даже не белой, а красной вороной… Явился, как всегда, в костюме…

– И что? – хмыкнула Кока.