Бухарин. Политическая биография. 1888 — 1938

В первой половине 1932 г. смещенный со своего поста секретарь одной из районных парторганизаций Москвы Рютин, к которому присоединились некоторые молодые бухаринцы, в том числе Слепков, Марецкий и Петровский, составил и тайно распространил документ на двухстах страницах с антисталинской платформой. Он представлял собой выдержанную в бухаринском духе резкую критику сталинской политики и называл Сталина «злым гением русской революции, который, движимый интересами личного властолюбия и мстительности, привел революцию на край пропасти» ^{1371}. Сталин, безо всяких на то оснований, утверждал, что здесь содержится призыв к его убийству. Вопреки глубоко укоренившейся большевистской традиции не прибегать во внутрипартийных разногласиях к таким мерам, как смертная казнь, он потребовал, чтобы Рютина (и, возможно, его союзников) расстреляли. Сначала дело слушалось в ЦКК — дисциплинарном органе, который уже оскорбил Сталина, удовлетворив заявление о восстановлении в партии многих коммунистов, исключенных после 1930 г. ^{1372}. ЦКК отказалась выносить решение и передала дело на рассмотрение в Политбюро, состоявшее из десяти членов. И там Сталин снова потребовал расстрела Рютина. Большинство членов Политбюро, а именно Киров, Орджоникидзе, Куйбышев и, по всей вероятности, Косиор и Калинин, ответили ему отказом, и Рютина с единомышленниками исключили из партии и приговорили к 10 годам тюрьмы, но в 1938 г. расстреляли ^{1373}.

Так называемое, «рютинское дело» явилось поворотным пунктом политического развития 30-х гг. С одной стороны, сталинское поражение просто подтвердило священный принцип отказа от расстрела членов партии. С другой стороны, однако, оно продемонстрировало, что умеренное крыло Политбюро теперь твердо вознамерилось сопротивляться попыткам Сталина приобрести еще большую, если не вовсе бесконтрольную власть в партии и над нею. Возглавляемое руководителями Ленинградской парторганизации Кировым — независимо мыслящим и популярным деятелем — и Орджоникидзе и пользующееся поддержкой и симпатией многих членов ЦК, это крыло к 1933 г. уже отстаивало общую политическую линию, отличную от той, которую предпочитали Сталин и его единомышленники в Политбюро: Каганович, Молотов и Ворошилов. В то же самое время, как стало ясно впоследствии, именно в связи с рютинским делом Сталин принял твердое решение избавиться от всех ограничений, которыми связывали ему руки тогдашняя большевистская партия, ее руководящие кадры и политические традиции ^{1374}.

Несмотря на то что эта умеренная группа Политбюро действовала втайне, характер ее был достаточно ясен. Члены ее, типичным представителем которых был Киров, в прошлом поддерживали Сталина в борьбе за верховную власть и энергично проводили «генеральную линию». Их коллективная поддержка помогла ему взять верх над Бухариным в 1929 г. и благополучно выйти из кризиса, разразившегося в начале 30-х гг. Они не были антисталинистами в традиционном смысле слова. Они не стремились сместить Сталина или оспорить его главенство и умерить официальное восхваление его как верховного вождя (хотя некоторые из его сторонников стремились именно к этому и в январе 1934 г. проголосовали против переизбрания его в члены ЦК) ^{1375}. Они, скорее, ставили себе две следующие цели. Во-первых, они стремились сохранить ленинскую практику коллективного, или олигархического, принятия решений в Политбюро и в меньшей степени в ЦК, чтобы предотвратить возможность автократического правления того типа, какой присвоил себе Сталин в первые месяцы коллективизации, когда он просто ставил других перед свершившимся фактом. Во-вторых, утверждая, что в индустриализации произошел решающий сдвиг, а массовая коллективизация по большей части закончена и худшее уже позади, они хотели внести коренные изменения в политическую линию и искали в том сталинской поддержки. Они призывали к новому курсу, основанному на прекращении государственного террора и общественной борьбы, на ослаблении создавшегося напряжения и примирении с населением и оппозиционерами внутри партии. Этот курс на примирение распространялся и на сферу внешней политики, в особенности в связи с необходимостью сплочения населения в свете новой опасности, возникшей с приходом Гитлера к власти в Германии в январе 1933 г. ^{1376}.