Бухенвальдский набат

В глухой тиши
больницы Хиросимы
измученный,
с поникшей головой,
еще один —
Якио Иосима —
ждал смерти от болезни лучевой.
Он не стонал,
не звал врачей на помощь,
тускнели отрешенные глаза.
Над Хиросимой
проплывала полночь,
слезою капля
по стеклу текла...
Он понимал:
от смерти нет спасенья,
и, как ни странно,
хорошо, что нет...
Смерть по пятам
за ним тащилась тенью,
не отставая,
много черных лет.
Он вспоминал (в сознании покуда)
год сорок пятый, августовский сад...
Огонь и гром!
И за одну минуту
нет Хиросимы —
есть кромешный ад!
Нет светлых улиц,
скверов нет зеленых...
Один разряд,
всего один лишь взрыв!
Но сколько горожан
испепеленных!
А он, Якио,
он остался жив...

И вот он мертв,

его сомкнулись веки.
Ждет погребенья Иосимы прах.
— Войне проклятье!
Миру —
мир навеки! —

застыло криком

на его губах.

1972

* * *

Меж облаков все реже просинь,
пожухла кое-где трава.
Не за горами, значит, осень.
Она войдет в свои права.
И сменит лето, словно проза
поэзию сменяет вдруг.
Спадет жара, погаснут грозы,
потянут журавли на юг...
В леса ворвется свежий ветер,
раздует лиственный пожар.
И первый иней на рассвете
как соль на острие ножа...

1972. Озеры

* * *

Что быль, что небылица
промчался старый год.
И новый, яснолицый,
у матушки-столицы
распахнутых ворот.
Декабрь, а ни снежинки,
да и теплынь притом.
А мне на Соколинке,
по давнишней тропинке
встречать его стихом.

Расстегивай овчину,

вспотевший Дед Мороз!
Ты, верно, молодчина,
а ну-ка для почина
чего ты мне принес?

Намаялся я слишком

в минувшие года...
Ко мне идешь ты с книжкой
малюсенькой под мышкой —
такому рад всегда!

Прошедший бородатый

усердно мне служил.
Я стал лауреатом
журнала «Крокодил»,
меня печатал в «Правде»,
водил меня в эфир.
А ты скажи по правде,
я получу награду —
медаль «Борец за мир»?

Не получу — так что же...

Здоровья лучше мне,
как говорят, дай Боже,
и канарейкам тоже,
и теще, и жене...

Пора поставить точку.

Дай, Новый год, обет:
чтобы рождались строчки
счастливые, «в сорочке»,
и вылетали в свет.

31 декабря 1972

НАША МАМА

Наша мама — полемистка,
но она — не резонер.
С ней нельзя сравнить и близко
умниц изо всех Озер.
Мама держится солидно.
Не в любой вступает спор.
У нее весьма завидный
и широкий кругозор:
от симфоний до прелюдий,
от поэм до оперетт.
Лучше всех готовит блюда
от ватрушек до котлет.
Слава маминым соленьям,
выше всех они похвал!
Что касается варенья —
не скажу, не разобрал.

1973

* * *