Буколики. Георгики. Энеида (Предисловие к изданию)

И злополучно вослед погибнуть готовая дева.[286]

А не покорны ль любви пестрошерстые Вакховы рыси?[287]

265 Волки свирепые? Псы? Даже смирные нравом олени

Битвы ведут. Но неистовей всех ярятся кобылы.

Пыл тот сама в них Венера влила, когда челюстями

Тех потнийских квадриг было сжевано Главково тело.[288]

Властно их гонит любовь за Гаргар и за Асканий[289]

270 Гулкий; взбегают они вскачь на гору, переплывают

Реки, едва лишь огонь разогреет их жадные недра, —

Больше весной, ибо жар о весне возвращается в кости.

Грудью встречают Зефир и стоят на утесах высоких,

Ветром летучим полны, – и часто вовсе без мужа

275 Плод зарождается в них от ветра – вымолвить дивно!

Тут по утесам они, по скалам, по глубоким долинам

Порознь бегут – нет, Эвр, не к тебе, не в пределы Востока,

Мчатся туда, где Кавр[290] и Борей, где темнейший родится

Австр, где он небеса омрачает стужей дождливой.

280 Тут-то тягучий течет, называемый меж пастухами

Верным названьем его, «гиппоман», из кобыльей утробы, —

Мачехи злые тот сок испокон веков собирали,

Всяческих трав добавляли к нему и слов не безвредных.

Так, – но бежит между тем, бежит невозвратное время,

285 Я же во власти любви по частностям всяким блуждаю.

Полно – о крупном скоте; еще остается забота –

Про руноносных овец рассказать и коз длинношерстых.

Вот над чем, селянин, потрудись и жди себе чести!

Не сомневаюсь я в том, как трудно все это словами

290 Преодолеть и почтенность придать невысоким предметам.

Но увлекает меня к высотам пустынным Парнаса

Некая нежная страсть. Мне любо на этих нагорьях,

Там, где ничья колея не вилась до криницы Кастальской.[291]

Чтимая Палес! Начнем петь ныне голосом полным.

295 Прежде всего, мой совет, чтобы в теплом хлеву насыщались

Овцы травою, доколь не вернется весеннее время.

Папоротник я велю и солому стелить, не жалея,

На земляные полы, чтобы стужа зимой не вредила

Нежной скотине, чтоб ей ни чесотки не знать, ни подгодов.

300 Перехожу к другим. Листвы земляничника надо

Козам давать и поить их свежей водой родниковой.

Оберегай от ветра хлева, пусть к югу выходят,

Чтобы без солнца не быть и зимой, доколе холодный

Не западет Водолей, оросив окончание года.

305 К этим другим отнестись с не меньшей должны мы заботой:

Столько же пользы от коз, хоть овечья милетская стоит

Дорого шерсть,[292] коль она проварена в пурпуре тирском.

Чаще потомство у коз, у них молока изобилье:

Сколько уж струй излило от дойки опавшее вымя, —

310 Жми лишь потуже сосцы, и пуще запенятся струи!

Бороды, кроме того, стригут не без пользы седые

У кинифийских козлов[293] и шерсть шелковистую козью, —

Для лагерей – на шатры, на плащи для рабов корабельных.

Козы пасутся в лесах, на высоких вершинах Ликея,

315 Между колючих кустов и зарослей, любящих кручи.

Сами приходят домой – не собьются – и младших приводят.

Столько несут молока, что насилу порог переступят.

Тщательно предохраняй их от зимних ветров и стужи;

Прочих забот от тебя почти не потребуют козы –

320 Весело им подноси их сытное пойло, а также

Ветви с листвой и не думай зимой запирать сеновалы.

Но лишь, явясь на призыв Зефиров, обильное лето

Коз и овец погонит пастись на луга и в ущелья,

Вместе с Денницей тогда выходи на простор и прохладу,

325 Утром пораньше, когда еще белы бывают лужайки

И на траве молодой – роса, любимая стадом.

После, в четвертом часу, когда уже зной накалится

И оглашают кусты однозвучным звоном цикады,

Стадо к колодцу веди иль к пруду глубокому – воду

330 Пить, которая к ним по долбленому желобу льется.

В самый же зноя разгар поищи потенистей долину,

Там, где с мощным стволом Юпитеров дуб на просторе

Ветви раскинул свои, где, черной темнея листвою,

Падубов роща густых священную тень простирает.

335 Чистой их снова водой напои и паси их, лишь только

Солнце зайдет, и опять прохладный Веспер умерит

Зной, и снова Луна оживит росою ущелья,

Чайками вновь берега огласятся, щеглами – дубравы.

Упомяну ли еще пастухов ливийских сухие

340 Пастбища, хижины их, где живут друг от друга далёко?

Часто весь день, и всю ночь, и целые месяцы кряду

Стадо пасется, бродя по широкой пустыне без крова

Вовсе, – там и краев не видать у равнины! С собою

Всё африканский пастух волочит: жилище, и лара[294],

345 И амиклейского пса, и оружье, и критский колчан свой, —

Бдительный римлянин так в привычном вооруженье

С грузом увесистым в путь отправляется, чтобы нежданно

Перед врагом оказаться в строю, раскинув свой лагерь.

Иначе – там, где скифы живут, близ вод Меотийских,[295]

350 Там, где желтый песок, взбаламученный, крутится в Истре,

Там, где Родопы загиб под самый полюс протянут.

Там в хлевах, взаперти, подолгу содержат скотину;

Нет там в поле травы и нет листвы на деревьях,

Но, безотрадна, лежит подо льдом глубоким, в сугробах

355 Снежных земля, и они в семь локтей высоты достигают.

Там постоянно зима, постоянно холодом дышат

Кавры. Смурую мглу там солнце рассеять не в силах,

Мчится ль оно на конях наивысшего неба достигнуть

Иль колесницу купать в румяных волнах Океана.

360 Вдруг на бегущей воде застывают нежданные корки,