Буколики. Георгики. Энеида (Предисловие к изданию)

В отчей Паллене[340] живет. Мы, нимфы, его почитаем,

Даже сам старец Нерей[341]: известно все тайновидцу –

Все, что было и есть и что в грядущем случится.

Благоволит к нему и Нептун, чей в море безбрежном

395 Скот он пасет без числа и отвратных с виду тюленей.

Путами, сын мой, сперва его оплети, чтоб недуга

Вещий причину раскрыл и благому помог бы исходу.

А без насилья не даст никаких наставлений; мольбою

Ты не приклонишь его, – применяй же силу и узы

400 К пленнику, – будут тогда бесполезны его ухищренья.

Я же сама, лишь зажжет свой зной полуденный солнце,

В час, когда жаждет трава и стада взыскуют прохлады,

В тайный приют старика тебя приведу, где усталый,

Выйдя из волн, он лежит, – чтоб легко ты схватил его спящим.

405 Будешь его ты держать руками и путами, он же

Станет выскальзывать, вид принимая различных животных,

Будет шипеть, как огонь, пронзительно и вырываться

Станет щетинистым вдруг кабаном иль тигром свирепым,

Львицею с желтым хребтом, чешуйчатым станет драконом;

410 Всячески будет из пут уходить, в струе растворившись.

Но чем он пуще начнет к своим прибегать превращеньям,

Тем ты крепче, мой сын, на пленнике стягивай путы

Вплоть до того, как опять он примет первоначальный

Вид, – как предстал он тебе, закрывающим сонные очи».[342]

415 Молвив, она излила на ладонь амвросии дивной

И ароматом ее надушила юноше тело –

И от прически его благовоньем повеяло сладким.

Силен и ловок он стал. Обширное озеро было

В полой горе, постоянно туда наносило при ветре

420 Много воды, на два разделявшейся встречных теченья.

В бурю оно морякам служило пристанищем верным.

Там укрывался Протей, в глубине под скалою огромной.

В этом морском тайнике, поставив к свету спиною

Сына, она отошла и поодаль в облаке скрылась.

425 Сириус знойный уже, опаляя жаждущих индов,

В небе пылал, и пути половину прошло уже солнце.

Вяла трава; обмелев до ила надонного, реки,

Разгорячась от жары, кипели, и сохли истоки.

В это-то время Протей из волн к пещере привычной

430 Шел, и влажный народ безмерного моря в восторге

Прыгал, широко вокруг соленой брызгаясь влагой.

На берегу, разбредясь, улеглись и дремали тюлени.

Сам же Протей, – так пастух, пасущий стада по нагорьям

В час, когда Веспер домой уже с пастбища стадо пригонит

435 И привлекают волков своим блеяньем овцы, считает,

Все ли, – сел на скалу и стал проверять поголовье.

Только его одолеть Аристей почуял возможность,

Только лишь дал старику простереть утомленные члены,

Голосом громким вскричал – и вмиг заключает в объятья

440 Спящего. Тот, своего не забывши, однако, искусства,

Стал превращаться опять в различные дивные вещи:

В страшного зверя, в огонь и в быстротекущую реку.

Но, как побегу обман никакой не помог, – побежденный,

Стал он собою опять и уже человеческой речью:

445 «Кто же дозволил тебе, юнец дерзновеннейший, к нашим

Тайным дворцам подойти, – сказал, – что нужно?» Пастух же:

«Знаешь, сам знаешь, Протей! Тебя ведь никто не обманет.

Брось же обманы и ты. Согласно богов повеленью

Я попросить пришел прорицания в горе постигшем».

450 Так он сказал. И пророк, наконец, с необычною силой

Стал очами вращать, горящими светом лазурным,

Страшно проскрежетал и уста разверз, прорицая:

«Некоего божества ты, видно, преследуем гневом.

Важное ты искупаешь: тебе Орфей несчастливец

455 Беды наслал не в меру вины,[343] – чего боги не терпят, —

Значит, разгневан певец жестоко жены похищеньем,

Ибо, когда от тебя убегала, чтоб кинуться в реку,

Женщина эта, на смерть обреченная, не увидала

В гуще травы, возле ног, огромной змеи прибережной.

460 Хоры сверстниц дриад огласили тут воплем вершины

Гор, тогда залились твердыни Родопы слезами,

Кручи Пангейских высот с воинственной областью Реса,[344]

Плакали геты, и Гебр, и Орифия с ними актейка.[345]

Сам же он горе любви умерял черепаховой лирой,

465 Пел, отрада-жена, о тебе у волны, одинокий,

Пел при рождении дня и пел при его угасанье;

В Тенара устье вошел, в преддверье глубокое Дита,[346]

В рощу отважно проник, омраченную теменью жуткой,

К сонму теней подошел и к царю, наводящему трепет, —

470 К жестким сердцам, которых мольбы не смягчают людские.

Тронуты пеньем его, из жилищ подземных Эреба[347]

Души бесплотные шли и тени лишившихся света,

Словно тысячи птиц, что в деревьях скрываются, если

Веспер сгонит их с гор иль зимний ливень грозовый.

475 Матери шли и отцы, разобщенные с жизнью герои

Храбрые, отроки шли и в брак не вступившие девы,

Дети, которых костер на глазах у родителей принял,

Все, кто охвачен кольцом тростников безотрадных Коцита,

Черною тиной его, отвратительной топью болотной,

480 Те, кто навечно пленен девятью оборотами Стикса.

Боле того, – поражен и чертог, и Смерти обитель,

Тартар, и с кольцами змей голубых над челом Эвмениды.

Пасть тройную свою удержал, раскрыв было, Цербер[348],

Ветер внезапно затих, колесо Иксионово стало.

485 Вот уже выбравшись вон, он всех избег злоключений,

И уж на воздух земной возвращенная шла Эвридика,

Следуя сзади (такой им приказ дала Прозерпина).

Только безумием вдруг был охвачен беспечный любовник, —