Жизнь была к Мэгги благосклонна. Она удачно вышла замуж, несмотря на двух малышей-близнецов, еще до двадцати пяти лет защитила диссертацию по какой-то сложной математике, летом ездила с мужем и мальчиками в непонятные мне многодневные велосипедные походы и на День благодарения запекала самую вкусную индейку из тех, которые мне доводилось пробовать. Короче говоря, это была благополучная и дружная семья. Пока не родилась Дэзи.
Дэзи была худеньким, очень красивым бессонным младенцем, лишенным всякого аппетита. Несколько первых лет жизни главной проблемой было накормить ее. Казалось, если ждать, пока она проголодается, ребенок зачахнет от голода. Она рано заговорила, чудесно пела и рисовала. Но учиться не хотела и ссорилась с подругами в пять раз чаще, чем другие девочки. Школу она не закончила. О колледже даже не было разговора. Хотя она много читала и писала необыкновенно смешные сатирические рассказы, которые два раза напечатали в газете города Провиденс. Дэзи получила за рассказы восемьдесят долларов, и это, кажется, единственный достойный заработок за всю ее тридцатилетнюю жизнь.
С родителями она смертельно поссорилась еще в школе. И с тех пор кочевала по Америке. Она множество раз устраивалась на работу (о чем рассказывала, когда очередной тяжелый бронхит загонял ее на пару недель в родительский дом), но увольнялась со скандалом, высказав боссу все, что думает о нем и его семействе. Уезжая из дома, она получала на дорогу несколько сотен долларов, которые нехотя брала, не благодаря и не удостаивая родителей даже формальным мимолетным поцелуем.
Жизнь Мэгги превратилась в кошмар. Ее мучило беспокойство. Погода стала ее главной заботой: когда шел дождь или было ветрено, ей казалось, Дэзи мокнет на ветру и ищет, куда бы спрятаться. В последний год Дэзи обосновалась в Сиэтле. Она жила с разрешения хозяина в пустом гараже и даже подрабатывала, разнося пиццу, когда у нее было настроение поездить на мотоцикле, принадлежащем пиццерии.
К этому времени нам всем было ясно, что девочку терзает тяжелая депрессия, а может, и еще какое психическое расстройство. Это давало право на пособие и социальное жилье. Знай мы, что у нее есть крыша над головой и шницель на обед, – все стало бы почти безоблачно. Но, чтобы начать процесс, требовалось заполнить множество документов, обратиться в разные учреждения, пообщаться с социальными работниками и получить справку от психиатра. Мы звонили Дэзи по очереди. С матерью она почти не разговаривала, но мне и отцу иногда отвечала. Не было никакой надежды, что всю эту бумажную волокиту возьмет на себя моя племянница, презирающая медицину, государственные учреждения и все мироздание в целом.
Один из близнецов взял отпуск и, оставив беременную жену в Бостоне на попечении Мэгги, поехал в Сиэтл. Он таскал ее почти насильно в те места, где она должна была присутствовать лично, и ходил сам туда, где можно было действовать без нее. За неделю он подготовил весь пакет необходимых документов. Осталось уговорить Дэзи сходить к психиатру. На это она никогда не соглашалась. Тогда я позвонил Гарри, который был профессором психиатрии и заведующим отделением психиатрической больницы Сиэтла.
Гарри понял, что уговорить Дэзи явиться в сумасшедший дом будет невозможно, но она с детства слышала о нем веселые истории и согласилась принять его приглашение провести уикенд у него на вилле. А заодно и уделить часик официальному разговору в докторском кабинете.
В понедельник утром Гарри позвонил мне по телефону. Он был в скверном настроении. Я даже с удивлением услышал, как он рявкнул на свою секретаршу, пытающуюся привлечь его внимание к телефонному звонку от губернатора.
– Послушай, Боб, – начал он нерешительно. – Я твой друг и готов для тебя почти на все. Но у меня есть профессиональный долг, который я не нарушу даже ради Божьей матери. Суди сам. Дэзи приехала к нам в субботу утром. Она была бледна и без всякого макияжа. И одета слишком просто – в майку и спортивные штаны. Согласен, это странно. Поздоровалась она очень приветливо, была весела, помогла жене на кухне, рассказывала за столом уморительно смешные истории о своих путешествиях так, что мы все плакали от смеха. После обеда пела под гитару чудесные песни собственного сочинения. До ужина мы гуляли с ней в парке, и вся моя семья была абсолютно очарована ее обаянием. Она с аппетитом поужинала, а потом вытирала бокалы, которые жена моет собственноручно, не доверяя старинный хрусталь посудомоечной машине. Воскресенье прошло так же празднично. Я говорил с ней о ее проблемах, о семье и планах на будущее. Она ответила на все мои вопросы. Мне не нравится ее жизнь, но это ничего не значит… Мы просили Дэзи приезжать еще – она талантливая, милая, живая и дружелюбная. Ее нельзя не полюбить. Я не могу дать справку, которую ты просишь. Вероятно, у нее бывают периоды мрачности, я это отлично понимаю. Но пусть она придет ко мне в таком состоянии, и справку я напишу, поговорив с ней час-полтора.
Мы простились, и я положил трубку.