Буквари и антиквары

Он встал, прошелся по форуму, поглядел на Капитолий и сказал себе: все это распадется в прах, на месте храма Юпитера Капитолийского ветер будет гонять пыль, а я все еще буду Великим Поэтом. Это она! Она, бесстыжая, бессердечная, сделала меня бессмертным. Цицерон со своей болтовней забудется через десять лет. Помпей Великий со своими победами и памятниками будет вспоминаться лет пятьдесят. Цезаря будут помнить, пока не рухнет храм Венеры, который он собирается строить. А я – навсегда. Я, Гай Валерий Катулл, написавший величайшие стихи о любви.

Письмо к Луцилию

Сенека приветствует Луцилия! Я сожалею, что впервые за все годы нашей переписки письмо написано не моим почерком: я поранил руку и диктую своему секретарю.

Хочу снова вернуться к нашей вечной теме о благе бедности. Мы с тобой уже давно согласились, что человеку не следует стремиться к излишнему. Насытиться ячменной лепешкой, запитой водой из фонтана, – куда большее благо, чем икать, объевшись откормленным фазаном, вывезенным в ящике со льдом из Колхиды и запитым выдержанным вином, приправленным миртом.

Сегодня пришел день, когда я отберу у своих оппонентов их главный аргумент против моих рассуждений. Эпикурейцы десятки лет говорят мне: «Ты учишь, что бедность – благо, а сам владеешь имуществом в триста миллионов сестерциев». Что ж, – они были правы. Настал день, когда я наконец отказываюсь от своего достояния. Не только в моих книгах, но и в реальности мне больше не нужны затейливые росписи в триклиниях вилл, тоги тончайшей шерсти, сандалии с тисненым пурпурным рисунком, туники нежного шелка, привезенного из далеких восточных стран, уникальные свитки, драгоценные греческие статуи в моих садах и сами земли, на которых плодоносят эти сады и раскинулись эти виллы.

Ты, вероятно, спросишь, как можно дать своим детям хорошее образование, которое, несомненно, является благом, если нет денег, чтобы выписывать им достойных учителей. Отвечу тебе. Время, которое мы тратим без всякой для себя пользы на управление имуществом, освободится, если нас не будет заботить доход. А будь у меня свободное время, разве я не мог бы сам научить грамоте, греческому языку и философии собственных сыновей? Коли я научил Нерона этике и стихосложению, что помешало бы мне ежедневно заниматься с собственными сыновьями?

Учитывая, что они не дети Клавдия, не внуки Тиберия и не племянники Калигулы, а плоть от плоти моей и моей безукоризненной жены, я, вероятно, достиг бы в их воспитании много большего, чем добился, образовывая и возвышая душу императора Нерона. Мои сыновья, воспитанные мной, не прислали бы сегодня двух преторианцев, повелевших мне от имени цезаря вскрыть себе вены. Собственно, кровь, стекающая из вскрытых вен, и мешает мне писать письмо собственноручно – оно было бы безнадежно испорчено.

Старость замедляет ток крови. И хотя мой врач уже вскрыл мне жилы и на ногах и обе ступни опущены в ванночку с горячей водой, сознание мое все еще не туманится.

Я рад, что моя верная жена пожелала умереть вместе со мной, и очень рад, что, поскольку об этом не было распоряжения императора, ей насильно перевязали запястья, и мой врач уверяет, что серьезного ущерба для здоровья она не понесла. Заботься о ней, насколько тебе позволят обстоятельства.

Имущество больше не тревожит меня – я не пишу нового завещания. Император побеспокоится о моих богатствах. Зато у меня нашлось свободное время, чтобы напоследок побеседовать с тобой, мой верный друг и блестящий ученик. Никакой властелин не отберет у тебя благородства души, свободы ума и знаний, полученных благодаря ежедневному усердию.

Будь здоров. Но помни: смерть в любой миг готова спасти нас от тягот жизни, как я и утверждал многие годы.

Божественная пена

В молодости Гефест любил женщин. Не каких-нибудь искусных в любви безупречных красавиц. Таких ему и даром не надо было. Он был женат на такой, и она надоела ему уже в первые пятьдесят лет.

Ему нравились деревенские бабы – энергичные и решительные. Без фокусов и претензий. Плотные кудрявые девки с деревянными бусами на загорелой шее. Сноровистые и работящие.

И они отвечали Гефесту взаимностью. Он, правда, не был красавцем, как его олимпийские братья. Прихрамывал, не пускал пыль в глаза чудесами, не метал молний, и пахло от него потом и дымом. Даже не всегда признавался, что он бог. Однако в любви был решителен и неистов. Управлялся в полчаса, оставляя подружку совершенно довольной.

Поспав часик, они вставали и съедали десяток свежеиспеченных лепешек с козьим сыром, запивая завтрак молодым вином из подвала. А потом, добродушный и милостивый, Гефест предлагал починить то, до чего у нерадивого мужа никогда не доходили руки. Удлинить цепь колодца, наладить ворот, отковать новую ось для двери, которую уже просто прислоняли к входу в дом, или даже сложить из камней специальный маленький колодец, через который дым очага выходил прямо на крышу, оставляя воздух в доме чистым и прозрачным.