Булат и злато

Главной заботой Лжедмитрия стало стремление скрыть от своих подданных собственное вероисповедание и примирить народ московский с вероисповеданием своей нареченной. Судя по всему, его самого вопросы религиозной этики волновали очень мало, но он не мог не понимать, что брак с католичкой будет воспринят православным населением как отступничество от истинной веры. Вначале он тщетно пытался убедить католических прелатов разрешить Марине перейти в православие, втайне оставаясь католичкой. Разумеется, римская церковь, возлагавшая столь большие надежды на появление в Москве царицы-католички, не согласилась с просьбой царя. Лжедмитрию не оставалось ничего другого, как по прибытии в Москву Марины совместить ее венчание на царство с обрядом бракосочетания.

2 мая 1606 года царская невеста прибыла в Москву. Вместе с ней явилась не только многочисленная свита, но и вооруженные ландскнехты, нанятые на деньги самозванца. Он очень опасался, что без вооруженной поддержки ему не удастся сладить с москвичами. Худшие опасения самозванца оправдались: казанский архиепископ Гермоген потребовал, чтобы «польская девка» была крещена в православную веру. Гермогена запрятали в монастырь, а царь начал долгие прения с православным духовенством о порядке совершения обряда венчания. Наконец было решено, вопреки всяким правилам, объединить церемонии свадьбы и коронации, что должно было произойти 8 мая.

Сохранились дневники, которые приписываются Марине Мнишек. Она подробно описывает пышные празднества, сопровождавшие ее вступление в роль московской царицы. Тонкости, связанные с щекотливым положением католической царицы в православном государстве, она предпочла не замечать. Основное внимание ее, как истинной женщины, занимали наряды, в которых она являлась перед своими подданными. Однако история сохранила сведения о том, что в Успенском соборе, где патриарх торжественно короновал Марину, предварительно совершив обряд миропомазания, Марина не взяла причастия, как того требовала процедура. Едва коронация кончилась, иноземцы под разными предлогами были удалены из собора и патриарх обвенчал Марину и Дмитрия по православному обряду.

Объединив в одну церемонию обряды венчания и коронования, царь рассчитывал, что все сложности, связанные с вероисповеданием невесты, будут скрыты пышными празднованиями. Марина и Лжедмитрий короновались в русской одежде, но уже через день Марина переоделась в привычное ей европейское платье. На четвертый день праздничных церемоний царь и царица явились перед народом, одетые, как пишет Марина, «оба по-польски, с коронами на голове».

Во время свадебных торжеств возник вопрос о титуле Дмитрия. В приветственном послании Сигизмунда III московский царь не был даже назван московским князем. Это не осталось незамеченным — в дневниках Марины и польских послов Олесницкого и Гонсевского упоминается то неблагоприятное впечатление, которое произвело на присутствующих послание короля. Как пишет Марина, инцидент замяли, «для свадьбы своей забывая обиду, нанесенную опущением титулов».

Сильнейшее впечатление на иноземных гостей произвел русский обычай разбрасывать золотые монеты во время брачной церемонии. В дневнике Марины мы читаем: «При выходе из церкви бросали народу деньги; русские дрались за них палками… Подходя к полякам, Димитрий заметил толпу знатных панов и приказал бросить между ними несколько португальских червонцев, к коим, однако, никто из них не притронулся; даже когда два червонца упали одному пану на шляпу, он сбросил их. Русские же кидались за деньгами и производили тесноту; царь, видя сие, не велел более бросать монеты». Голландский купец Исаак Масса описывает этот обряд более подробно: «Дьяк Богдан Сутупов, Афанасий Власьев и Шуйский по многу раз полными горстьми бросали золото по пути, по коему шествовал царь, державший за руку свою супругу… Золото было самое лучшее, [от монет] величиною в талер и до самых маленьких в пфенниг». Польские послы Олесницкий и Гонсевский тоже заметили в своем дневнике, что «князь Мстиславский бросал из блюда португальские монеты в 20, в 10, в 5 червонных золотых». Другой очевидец событий, француз Маржерет описывал церемонию следующим образом: «По выходе… в Архангельский собор бросали на дорогу золотые небольшие монеты ценою в пол-экю, 1 экю и в два экю, нарочно приготовленные для сего случая (в России в ту пору вовсе не делали золотой монеты)». Паэрле заметил «несколько золотых монет в 1, 5, 10 и даже 20 червонцев», которые бросал народу Мстиславский, «взяв их из золотого сосуда, подле него стоявшего». Также очевидец событий, Петрей, заметил, что бросали золотые монеты, которых было «несколько тысяч», «нарочно для того приготовленных, с изображением на обеих сторонах орла двуглавого». Стоимость их он определил примерно в 2 венгерских червонца.