Булат и злато

И наконец, видимо в 1615 году, шведское командование обратилось к чеканке фальшивых монет. Фальшивые монеты эти были особого свойства. Извлечение выгоды из выпуска их основывалось на массовых операциях по выкупу старых копеек трехрублевой стопы. За них давались новые копейки четырехрублевой стопы. Все копейки, доселе находившиеся в обращении, несшие имена Ивана, Федора Ивановича, Бориса Федоровича, Дмитрия Ивановича, Василия Ивановича и даже Владислава Жигимонтовича, то есть копейки, чеканка которых происходила из расчета 300 копеек из гривенки, население обязывалось менять на новые, с именем Михаила Федоровича, чеканенные по четырехрублевой стопе. На руки сдатчики получали наддачу по 10 новых копеек на рубль старых. Операции по обмену происходили во всех городах Русского государства.

Когда весть об этом докатилась до Новгорода, здесь, как уже говорилось, уменьшили вес копеек, приблизив его к норме четырехрублевой стопы, и тоже начали обмен старых копеек на новые. Тогда же началась чеканка фальшивых копеек, подражавших монетам трехрублевой стопы. Чеканка велась на Новгородском денежном дворе, следовательно, ее никак нельзя отнести к «воровству» отдельных злоумышленников. «Воровскими» снастями была пара наново вырезанных маточников: лицевого с буквами ПС и оборотного с именем Дмитрия Ивановича, но с ними вместе в работе оказался старый новгородский оборотный маточник с именем Василия Ивановича. Это свидетельствует о том, что чеканка фальшивых копеек велась с ведома и, видимо, по распоряжению официальных властей. Вес «воровских» копеек, конечно, стал намного ниже нормативного веса копеек трехрублевой стопы. Выгода от чеканки таких копеек была очевидна — легковесные копейки менялись на легковесные же, но с наддачей, согласно установившемуся порядку обмена старых копеек трехрублевой стопы на новые, четырехрублевой стопы. В казну шведского командования шла двойная прибыль.

Шведские «воровские» копейки

Но почему мы, собственно, так настойчиво повторяем, что инициаторами чеканки фальшивых копеек выступали шведы? Разве не могли бы заняться этим прибыльным делом сами денежные мастера новгородского двора? Однако есть веские доказательства, вполне отрицающие их причастность к денежному «воровству». Во-первых, на Новгородском денежном дворе шведы наладили строгий и неукоснительный контроль за чеканкой, который несколько разнился с формами контроля, принятыми на русских денежных дворах. Об этом свидетельствуют сохранившиеся книги новгородского двора за 1613–1617 годы. Когда Новгород в 1617 году был освобожден от Шведской оккупации, в царском указе, направленном на Новгородский денежный двор, специально оговаривалось требование воссоздать прежнюю систему документации монетного производства. И во-вторых, мы имеем личное свидетельство короля Густава-Адольфа о пристальном внимании шведской власти к чеканке монет в Новгороде и недвусмысленные намеки на то, что из чеканки следует извлечь максимум прибыли.

Как известно, король Густав-Адольф находился в военном лагере, раскинувшемся под стенами осажденного Пскова. Сохранилось письмо короля от 28 июля 1615 года, направленное в Новгород, Якову Делагарди, и от 29 июля — шведскому казначейству в Стокгольм. В обоих письмах речь идет о чеканке монет на Новгородском денежном дворе.

В письме к Делагарди король просил прислать в лагерь под Псков с нарочным «несколько чеканенных в последнее время московских денег», а также те монеты, которые выпускались в это время «на монетных дворах Московии» и которые он намеревался «послать в Швецию как образцы». В следующем письме руководителю Государственного казначейства и Счетной конторы содержалась подробная инструкция относительно организации прибыли от чеканки копеек. Во-первых, давалось распоряжение о закупке «двух или трех бочек золота» («бочка золота» была счетным понятием, соответствующим 100 000 серебряных риксдалеров) для чеканки копеек. Необходимость наладить чеканку копеек в России объяснялась тем, что это даст возможность сократить расходы на содержание гарнизонов: «Мы можем с замечательной выгодой покрыть все расходы этими копейками». Копейки должны были чеканиться «из хороших риксдалеров» и должны быть «так же хороши или даже лучше тех, которые чеканят теперь в Москве». Выражалась надежда на то, что новые копейки, изготовленные шведами, найдут широкое применение «не только по всей России наравне с другими, но и в Польше, и в Литве, а также в Данциге, Риге и прочих приморских городах». Определялась цена копеек — 42 копейки за риксдалер (заметим сразу, соответствующая той, по какой в это время покупали талер — «ефимок» — в Москве).