Булат

С другой стороны площади появилась вереница юношей. Тоже измазанных глиной. В руках у них были копья, которыми они совершали угрожающие движения. Девушки согнулись так, что их длинные пальцы касались земли. Иногда они поднимались и взмахивали руками со скрюченными пальцами, как кошки лапами. Видимо, изображали львиц, а юноши – охотников. Ритм барабанов все убыстрялся, движения становились все стремительней. Травяные повязки задирались, обнажая все женские прелести, а с некоторых слетали вовсе. Пот, обильно текший по телам, оставлял в мелу темные дорожки, делая танцоров похожими скорее на полосатых зебр, чем на львиц.

Выпили по третьей. И по четвертой. Один воин принес кузнечные клещи и набор инструментов. С треском вырвал из звериных лап когти, из пасти – клыки, и уселся сверлить в них маленькие дырочки. Закончив, нанизал все это на шнурок и с поклоном повесил Афанасию на шею еще влажное от крови ожерелье.

Купец почувствовал, что у него кружится голова, но опьянение было не тяжелым, наоборот, хотелось вскочить и пуститься в пляс, присоединиться к танцующим у костра. Но он постеснялся своей медвежьей стати. А многие из деревенских не стеснялись, и скоро вся площадь была охвачена диким первобытным танцем, в коем приняли участие даже советники. Только старики и старухи, умудренные жизнью, отойдя подальше, чтоб руки-ноги не отдавили, уплетали за обе щеки мясо.

Наконец волна веселья пошла на убыль. Большинство танцующих присели или прилегли прямо на траву, занялись едой, наверстывая упущенное. В круге остались только несколько юношей и вождя. Под неустанный, но замедлившийся ритм барабанов они стали танцевать какой-то странный плавный танец, вплотную приближаясь друг к другу. Их тела извивались в отблесках костра, соприкасались, стирая друг с друга следы мела. Глаза закатывались, руки двигались все медленнее, как бы в пьяно-гипнотическом трансе. Остальные с замиранием сердца следили за их движениями. У Афанасия перехватило дыхание и свело внутренности. В голове забродили пьяные мысли.

Князь я, в конце концов, или не князь? Герой или не герой? Очень даже герой! Никто тут львицу одним ударом убить не смог, а я смог. И любого другого могу – одним ударом. И ожерелье вот, он позвенел висящими на шее костяшками, ни у кого такого нет. Значит, и право имею. Он поманил пальцем виночерпия, жестом велел наполнить кубок и махнул его залпом, никого не дожидаясь.

Танец закончился, костер потух, плясуны растворились во тьме, оставив после себя одуряющее послевкусие любовной утехи. Влекомый им Афанасий поднялся на нетвердые ноги, шатаясь, пошел к своему дворцу.

– Тебе помочь? – подскочил трезвый и оттого еще более мерзкий Юсуф. Поддержал под локоть.

– Отойди, сам управлюсь! – рявкнул Афанасий и взмахнул рукой так, что мореход отлетел на добрую сажень. – И вы за мной не ходите, – обернулся он к мальчикам и девицам из прислуги. – Обойдусь.

Юсуф перевел его приказ издалека, страшась подходить к буйному князю. Прислуга отстала. Афанасий поднялся на крыльцо, распахнул дверь. Его качнуло, он навалился на косяк, отчего весь дом затрещал. Удержался на ногах с трудом. Прицелившись, бросился на дверь, распахнув, ввалился в темноту. Замер ненадолго, вспоминая, где покои дочки вождя. Вроде бы и вспомнил, своротил полку с горшками, пошел в ту сторону, не чувствуя, как хрустят под ногами черепки. Рванул на себя дверь. Казалось, от этого рывка вздрогнули все княжеские хоромы. Дверь, хрустнув засовом, повисла на одной петле. Распространяя вокруг сивушный дух, Афанасий ввалился в горницу.

Девушка была там. В неверном свете плавающего в плошке с жиром фитилька она смачивала в миске тряпку и оттирала с тела следы праздника. Увидев Афанасия, вскрикнула, попыталась прикрыться маленьким кусочком ткани.

Вот, значит, как – полыхнуло в голове купца – всем свои прелести кажет, и ничего, а мне – нет? Он шагнул вперед, заняв собой сразу чуть не полкомнаты. По стенам метнулись изломанные тени. Девушка попятилась. Афанасий схватил ее за короткие волосы и толкнул на ложе из мягкой травы. Навис сверху, вдыхая трепещущими ноздрями ее запах. Придавил тяжелым телом. Дернул за узел веревочный пояс, держащий порты. Взглянул в полные тоски и страха глаза.

И тут его словно по голове дубиной ударило. Хмель слетел, томление внизу живота сняло как рукой. Что ж я делаю-то? Насильничаю?! Господи, прости! Он отпрянул. Наступил ногой на миску, замахал руками, пытаясь обрести равновесие, сорвал со стены украшение из травы. Не рассчитав, влепился со всего маху в косяк, по нему выскользнул в дверной проем, ударившись головой о притолоку и окончательно сорвав с петель дверь.

Из соседней горницы выбежали служки, рассыпались по углам мелким бисером. Не обращая на них внимания, Афанасий прошел в свои покои, нараспашку открыл дверь и с размаху кинулся на ложе, зажав руками уши, чтоб не слышать шума затихающего праздника. Его жег стыд.

Глава двенадцатая