Булатный перстень

– У них обычай – жена, едва из-под венца, окружена бывает поклонниками, из них выбирает одного, – он и становится ее узаконенным избранником, что ли, и зовется «чичисбеем». Муж ничего не может возразить – так принято. Что там между женой и чичисбеем на самом деле происходит – никто не знает, а только он ее сопровождает в театры и на гулянья, дарит ей цветы и сладости, ветет себя, словом, как нежнейший супруг. Вообрази, что ты, женившись на итальянке, заполучил себе в дом такого чичисбея! Да ты на второй день его пристрелишь!

Родька расхохотался.

– Нет, моряку такая ни к чему, – уверенно сказал он. – Моя будет такова же, как матушка, что батюшку по году и более из плаванья ждала. А итальянские вина? Так же ненадежны, как итальянские жены?

– Вин я там перепробовал немало, – похвастался Михайлов. – Они легки, пить их можно целыми кувшинами. Выпил, казалось бы, ведро – а захмелел чуть-чуть. Хотя, может, другие и пьянеют, меня-то вообще хмель ничуть не берет.

– А после прощального пира в трактире? – тут же напомнил Родька. – Когда вас под руки на «Мстиславца» привели и насилу на борт втащили?

– Ты видел это? – резко приподнявшись, спросил Михайлов.

– Видел.

– А кто меня вел?

– Алексей Иванович, я этих господ в лицо не знаю. Я забеспокоился, мало ли что… и я к вам потом в каюту заглянул. Может, укрыть или воды принести. Вы спали… а сундучок ваш с лоциями и картами открыт был… Я закрыл и задвинул на место…

Другого способа сообщить Михайлову, что два незнакомца, похоже, копались в его имуществе, Родька не придумал.

– Так. Начнем сначала. Два человека привели меня и подняли на борт, – задумчиво сказал Михайлов. – Их ведь не только ты видел, их наверняка видели другие люди.

– На «Мстиславце» очень мало народа осталось. Меня же в трактир не взяли, а наши тоже где-то гуляли! – имея в виду новоявленных мичманов, пожаловался Родька. – А куда мне было деваться?

– И все же? – голос Михайлова был строг.

– Шлюпку заметил вахтенный с бака. Но как она швартовалась, – не видел, – подумав, вспомнил Родька. – Концы кидали Егоров и Волков, они же штормтрап спустили… Их больше нет, Алексей Иванович…

– Плохо. Нужно найти тех, кто привел меня в каюту. Ты можешь выходить из дома?

– Могу-то могу…

– Доехать до порта на извозчике? Узнать, где теперь «Мстиславец»?

– Да! Могу!

Сказав это, Родька знал, что убегать из дому придется тайком от матери. Госпожа Колокольцева полагала, что лечить перелом костей можно только под крышей родного дома, не выходя даже на речной берег подышать воздухом.

– И вот что. Надо поискать одного человека на Васильевском. Принеси бумагу, перо, я адрес запишу. Это отставной мичман Владимир Новиков. Он с виду – простак простаком, но человек толковый. Смотри только, в его доме чувств не лишись. У него там крокодилы!

Разумеется, Михайлов не добавил, что крокодил всего один, да и тот сушеный.

Вылазку Родька совершил на следующий день, когда доктор пришел самолично делать капитану перевязку. В комнату к Михайлову явилась госпожа Колокольцева, и доктор, показывая ей вонючие тряпицы с комьями корпии и белыми пятнами слизи, объяснял, сколько долго придется продолжать лечение, а также требовал щипать корпию из чистой льняной ткани.

При этом присутствовал старый лакей Колокольцевых, которого звали почтительно – Кир Федорович. Ему был доверен уход за больным. Лакей слушал немецкие речи и, как все считали, ничего в них не понял. Но, когда доктор ушел, явился к барыне и просил послать его за лекарством в лес.

– Мох такой есть, торфяной мох, его многие знают. К ранам хорошо класть, не загниют и затянутся скоро. Он всю гадость из них вытягивает. Дозвольте принести!

Госпожа Колокольцева подумала – и согласилась.

Кир Федорович оделся попроще, взял мешок и пошел искать по улицам какого-нибудь чухонца, что привез товар – дрова или уголь. Он полагал за малую плату доехать с ним до его родной деревни, сходить в лес, там переночевать и с тем же чухонцем вернуться в город.

А Родька, видя, что мать о нем временно забыла, сбежал и направился в гавань, рассудив, что там кормится немало лодочников, что ходят в Кронштадт, и они должны знать новости.

Вернулся он четыре часа спустя – его уже искали по всем закоулкам, а госпожа Колокольцева, которую отпаивали лавровишневыми каплями, твердила, что гадкий мальчишка сбежал в Кронштадт и далее – на войну. Выслушав все, что в таких случаях мать говорит сыну, Родька поклялся сидеть дома безвылазно, пока не заживут рука и плечо, и пошел докладывать о своих подвигах Михайлову.