Булавки и бабочки

Хорошо, если найду, принесу, — пообещал Максим и подойдя к двери, на которую показал Синий Крокодил открыл ее. Вниз вела винтовая лестница, покрытая красной ковровой дорожкой с зеленой окантовкой по бокам. Стены выкрашены в мягкий персиковый цвет, а освещалась она яркими электрическими светильниками с плафонами в виде причудливых цветов. Максим стал спускаться по ней, держась рукой за широкой деревянное перила. Постепенно он перешел на бег, а лестница все не кончалась и не кончалась. Запыхавшись он уже хотел остановится и передохнуть, когда лестница закончилась и он буквально влетел в полутемный зал. Максим невольно вздрогнул. Он ожидал всякого — темного подвала к примеру, или старого кладбища, но он попал в помещение больше всего походившее на маленький кинотеатр. Ряды стульев с мягкими сиденьями и спинками, темно-красного бархата, стены, отделанные коричневым деревом, неяркое, спокойное освещение ламп под потолком. Вот только вместо сцены у стены стоял гроб. Роскошный дорогой гроб с откидывающийся крышкой, какие Максим видел в американских фильмах. В этом шикарном зале никого, кроме него не было. Максиму стало немного страшновато, когда он медленно стал подходить к гробу. Он конечно ожидал кого он там увидит. Но все-таки эта обстановка с массивными шторами за гробом и неприятными , хоть и большими желтыми цветами в корзинках по обе стороны, создавала и без того мрачное впечатление. Посреди всего этого печально-торжественного великолепия лежала Настя, с закрытыми глазами, в белой кружевной ночной рубашке, и накрытая до груди такой же молочно белой простыней. У Максима вдруг в горле появился ком, стало трудно дышать, а на глаза начали наворачиваться слезы. «Не успел», — с отчаянием подумал он, и эти два слова заполнили все вокруг. Остались лишь пустота, он, девочка к которой он так спешил и эти два слова приговора. И все же, хватаясь за последнюю надежду Максим прошептал, позвав:

—Настя…

Она медленно открыла глаза и слабо улыбнулась. Максим замер, пораженный и растерянный.

—Максимка, — тихо ответила она, — как хорошо, что ты пришел ко мне во сне. С родителями бы еще увидится, попрощаться. Ты когда проснешься, если будешь это помнить, сходи к моим папе с мамой и передай, что я их очень люблю, то есть любила и пусть они по мне не очень скучают. А я как видишь все…, — она снова попыталась улыбнутся, но ничего не вышло, — скоро меня наверно заберут отсюда туда уже насовсем. Так что прощай, и не вспоминай меня больше, а твои призраки я надеюсь отпустят тебя насовсем. Ты хороший. А теперь иди и пусть тебе дальше приснится какой-нибудь хороший сон, — она закрыла глаза и замолчала. Максим стоял ошарашенный, мысли путались. Сначала он чуть не расплакался, а потом ощутил жуткое возмущение и даже где-то гнев. Он решительно и нисколько не стесняясь откинул простыню, схватил Настю за плечи и сильно встряхнул.

—Я не сплю, и ты не спишь! — закричал он, — вставай немедленно! Надо выбираться отсюда. А то действительно окажешься в гробу и белых тапочках уже по настоящему.

—Оставь меня, — Настя была словно тряпичная кукла, выглядела вялой и даже не попыталась сесть, и как только Максим ее отпустил, снова рухнула на маленькую подушечку, — я очень устала. Сначала этот в очках… Потом чудище… Но самое главное, я не знала что делать, мне было страшно. Везде коридоры, двери, а здесь так спокойно… Уходи лучше. Отстань от меня, — сказав это довольно резко Настя снова закрыла глаза.

О этих ее последних слов Максим по настоящему разозлился. Он столько приложил усилий, чтобы добраться сюда, найти нее, помочь, и вот на тебе. Его еще и прогоняют. Он снова хотел встряхнуть Настю или в конце концов даже силой вытащить ее из гроба. Но в этот момент вспомнил слова Гробовщика: «Здесь не так все очевидно, как кажется, примешь правильное решение — победишь. Неправильное — проиграешь». И Максим решил рискнуть.

—Ну чтож, хочешь похороны, будут тебе похороны, — сквозь зубы процедил он, и закрыв глаза, громко сказал в пустоту зала, — мне нужна соответствующая одежда, гроб закрыть стеклом, чтобы она все видела и слышала, но не могла вмешаться. И публика бы не помешала.

На нем тут же появился строгий черный костюм с белой рубашкой и галстуком точь в точь как у Гробовщика, от крышки отделилась прозрачная стеклянная копия и со стуком закрылась. А в зал стали входить одноклассники Максима в строгих костюмах темных тонов. Но не черных, а других, самых разных оттенков — синих, бордовых коричневых. Он открыл глаза. Зал очень быстро заполнился, а Максим лихорадочно обдумывал, что же он должен сделать дальше. «Так, спокойно, обычно всегда произносят речь. Похоже я здесь главный. Ну чтож, тогда мне ее и произносить», — он быстро вытер выступивший пот со лба, зал почти наполнился и все уже расселись по стульям. Наступила тишина. Максим набрал полную грудь воздуха и начал.