Булгаков и дьявол. Опасные тайны «Мастера и Маргариты»

Но проступок Маргариты прощается ей за то, что в собственном горе и отчаянии просит она не за себя и не для себя, — просит за несчастную Фриду, вызывая неудовольствие Воланда: милосердие не по его ведомству, и он никого не может спасти. Благородная душа Маргариты деятельно сострадает скорбящим (Мастеру, Фриде, Пилату, Левию Матвею) — искушение преодолено, она спасена, и с нею вместе те, за кого сердце Марго заступилось. Дьявольские силы вдруг теряют власть над душами Мастера и Маргариты: покой их будет выкуплен заступничеством Иешуа, а прозрение-свет они еще заслужат своей любовью — той, которая «долго терпит, милосердствует… не гордится… не ищет своего… не мыслит зла, не радуется неправде… всему верит… все переносит».

Нек такой ли святой любви вел Булгаков своих героев и не к ней ли звал читателя?

Глава 10 Гете и Булгаков

Булгаков не однажды напоминает в романе читателю о «Фаусте». Так, перед тем как войти в «Грибоедов», Коровьев соглашается с Бегемотом, что «сладкая жуть подкатывает к сердцу, когда думаешь, что в этом доме поспевает сейчас будущий автор «Дон Кихота» или «Фауста», или, черт меня побери, «Мертвых душ». А?» Параллели между романом Булгакова и трагедией Гете прослеживаются совершенно отчетливо в образах Мастера и Фауста, Коровьева и Мефистофеля, Геллы и Гретхен.

Начнем с Геллы — Великой Богини, повелительницы богов и смертных, живых и мертвых, являющейся нам то нагой и прекрасной, как Астарта, то одетой в черное вечернее платье, делающее ее похожей на Гель — черно-белую хозяйку преисподней. Наконец, багровый шрам на шее Геллы наводит на мысли о женщине, погибшей насильственной смертью. Сравните теперь отрывок из «Фауста» Гете, где доктору является призрак Гретхен:

Фауст

Как ты бела, как ты бледна,
Моя краса, моя вина!
И красная черта на шейке
Как будто бы по полотну
Отбили ниткой по линейке
Кайму в секиры ширину

Гретхен, как известно из трагедии, была виновна в смерти своей матери и ребенка и кончила жизнь на плахе. Поэтому в царстве мертвых она предстает со шрамом на шее. Вот и выходит, что облик красавицы Геллы отчасти совпадает с обликом прекрасной Гретхен.

Далее. В разговоре между Мастером и Иваном Бездомным выясняется, что последний смог бы распознать сатану, если бы хоть раз прослушал оперу «Фауст». Воланд вспоминает о встрече с очаровательной ведьмой на брокенском шабаше. Бал сатаны в Вальпургиеву ночь как раз и описывает Гете в своей трагедии. Наконец, роман Булгакова предваряется эпиграфом из «Фауста». Это часть диалога между Мефистофелем и Фаустом.

Влияние «Фауста» на булгаковский роман бесспорно, однако два художника по-разному рисуют образ дьявола. Иконография Мефистофеля, так сказать, более каноническая, он один из слуг бога, не всеведущий, а лишь искушенный, из всех духов отрицания наименее тягостный для Всевышнего. Мефистофель действует в то «золотое» время, когда нечистый дух мог еще один на один потягаться с человеком, даже таким гениальным мятежником, как доктор Фауст. Мефистофель в этой борьбе — орудие божественной воли: бог посылает сатану в мир быть спутником человека, чтобы заставить того в «смутном искании» истины стремиться к духовному совершенству.

Но миновало время единоборства двух титанов: человека, обладающего божественным разумом и свободной волей, и дьявола с его сверхъестестественным могуществом. Писатель XX века осмеивает «привыкшего к уважению» Люцифера[8]. Теперь уж сатане в одиночку не справиться даже с начитанным литератором или обыкновенным обывателем. За несчастную женщину, потерявшую возлюбленного, принимается целое сонмище бесовское. Воланд — только тень былого могущества дьявола (мы бы даже сказали, его былого благородства, ведь в прошлом у дьявола были достойные противники — сам Христос, например). В булгаковском романе князья тьмы «сгущаются» только там, «где люди сами уже до них над собой поглумились;…они подъедают им давно оставленное». Работа Воланда разрушительна, «но только среди совершившегося уже распада. Без этого условия его просто нет…» (П. Палиевский).

Но Воланд — все-таки дьявол. Как ни ущербно его могущество, запахом смерти тянет от его преступлений. Как ни смешны личины его слуг — за ними пустые глазницы демонов-убийц, враждебных и человеку, и богу. Как презирают эти бесы весь христианский мир, две тысячи лет упорно исторгающий из недр своих самому себе пример — святых и праведников и истинных христиан, которые есть воплощенный принцип любви и милосердия.