Булочка с изюминкой

Чего только не наболтали — аж уши в трубочку сворачивались. И что Светка, приёмная дочь, подцепила в Москве хахаля, который как увидел — так и влюбился, и женился… «Вот оно, бабоньки, есть любовь-то на свете, есть!» И что на личном самолёте возил этот хахаль тёщу к своей родне, знакомиться, и подарками засыпал, и обул-одел, и в гости опять звал… Что ж, теперь, наверное, уедет Варька. Да и то, если подумать, за что здесь держаться? За углы эти тесные, да ковры, за которыми раньше в очередях давились и по знакомству покупали, а сейчас, вишь, «мещанство»? Уедет, ей-богу, уедет…

И что провожал Варечку до самой двери и ручку целовал на прощание та-акой обалденный мужик, прям-таки киноартист Джордж Клуни… Не иначе как её личный хахаль. Ох, Варюха, счастливица, подцепила на стороне…

И что помолодела она, как в сказке, наверняка ей там, в гостях, какую-то пластику сделали. А не пластику, так покололи что-то, ведь личико гладкое, как яичко, а глазки-то сияют, сияют. Ох, Варька…

И что на квартиру понавесили какую-то хитрую сигнализацию. И когда только успели? Но уже на третий день после приезда хозяйки, говорят, пытались влезть — и в окно, и в дверь. Видать, ушлые люди, у которых всегда ушки на макушке, прослышали о богатенькой-то, да и решили пошарить. Так ворюг словно приморозило: одного — у входной двери, другого прямо на уличном карнизе, пытался с крыши влезть, створку окна отжать. Полиции пришлось ещё и пожарных вызывать, чтобы того, кто снаружи, сняли аккуратно; как он до этого сам не сверзился — непонятно. Но только у многих этот случай отбил охоту любопытничать.

А главное всё же, что ничуть Пална не загордилась. С бабульками, что у подъезда в жару и в холод караул несут, до сих пор здоровается. Как двух котов во дворе прикармливала, так и таскает им по сардельке. Ей говорят: почто животин к себе не берёшь? Теперь тебе на прокорм деньжат хватает! Смеётся. Они, говорит, уже дикие, свободы хлебнули, в доме не приживутся. Да и мне… ни к чему привыкать. Ну, точно, скоро свалит отсюда.

Да и правильно.

Но вот что подмечено было через некоторое время: стали жильцы в её подъезде меняться. Иные завопили бы: «Ведьма! Околдовала! Порчу навела!» Но если подумать — какая ж порча?

Очередного пятнадцатого числа Петровы с первого этажа так и не поскандалили. В день зарплаты дядя Вася, крепясь, вручил оторопевшей жене зарплатную карту — не тронутую! — и велел самой приодеться, да не только «на выход», а чтоб и дома не смела обноски носить. Вон, Варвара, поди, не в задрипанном дырявом халате щи варит, а в домашнем костюме, сечёшь, подруга? Бери пример… А потом объявил, что опять в гламурный автосервис подастся. В столицу. Ну, да, выперли его оттуда за пьянку, да ведь не дурак он, всё понял! Возьмётся за ум, глядишь — и заработает на собственное крутое авто. Да и ремонт в квартире давно пора затеять…

У Ваньки Варлея с третьего этажа взорвался аппарат. Да так капитально, что сборке и ремонту уже не подлежит. Бабахнуло так, что Ваньке, уснувшему рядом, чудом не покололо глаза осколками змеевика. Но лоб всё же посекло, да и половину скальпа проредило. Видать, шарахнуло и по мозгам: вернувшись из больницы, самостийный бутлегер дал от ворот поворот всей клиентуре, спустил в унитаз запасы первача и бражки, три дня не выходил из дома… а потом уехал. Сказал — в тайгу, как всю жизнь мечтал, пока до такой серости не докатился.

Варина соседка, Анюта, получив назад страшные тапки-зайчики, отчего-то уверовала в их счастливость, и теперь выставляла на ночь за порог — для приманки мужика, как без всякого стеснения признавалась. И что вы думаете? Приманила, бесстыдница! Единственный на всю округу непьющий сантехник, направляясь по срочному вызову этажом выше, заметил эти страхолюды и до того впечатлился, что на обратном пути не выдержал и звякнул в дверь — попросил разрешения сфотографировать. Он и без хозяйки обошёлся бы, но лампочка на площадке еле теплилась, а телефонная вспышка отчего-то не срабатывала; вот если бы из прихожей посветить… Или в прихожей. Или на кухне, где заодно и чайку попить…

Через неделю, как честный человек, он уже ходил в женихах.

Но апофеозом всему стало преображение домового комитета, заседающего на скамеечке у подъезда, как уже говорилось, ежесуточно, без отвлечения на выходные и праздники. Лишь безжалостная смерть могла бы пробить брешь в ряду бабы Дуси, бабы Тани, бабы Клавы и бабы Липы, но, похоже, и она остерегалась.

Баба Дуся с интеллигентной бабой Липой начали красить губы.

Баба Клава, увидав такое коварство, применила тяжёлую артиллерию, выудив на свет божий все запасы хны, и, дабы все видели её рыжие преобразившиеся седины в крупных барашковых кудрях, мужественно сменила тёплую шаль на прозрачный газовый шарф, который раньше надевала только в церковь по праздникам.

Баба Таня, не стерпев этакого нахальства, выщипала и покрасила брови.