Булочник и Весна

Мы вошли на тёмную кухню и встали к окошку, туда, где только что я грыз огурец. Лизка в комнате заливчато смеялась, отвлекаемая бабушкой от судьбоносной беседы родителей. В окрестных дворах погрохатывало. Моргало цветными вспышками зимнее небо, и на фоне салюта «заоконный театр» Николая Андреича давал новую пьесу – в ней мы с Майей отразились плечом к плечу. Кажется, даже голову немного она склонила, волосы пахнут прогулками – снегом, железом Лизкиных санок. Голос нежен и открыт.

– Помнишь тетрадку? – проговорила Майя, обняв обеими руками мой локоть, как всегда делала раньше, замёрзнув или устав. – Я хотела взять из квартиры кое-что из ёлочных игрушек и нашла там, в коробках, тетрадь с нашими записями про булочную. Ты так, оказывается, в точности всё устроил! А я и не поняла. Думала – просто бизнес. Вот дурочка! Ох!.. – выдохнула она и, стряхнув это случайное вроде бы причитание, продолжала: – Лизка нас замотала! Мы ведь переехали, ты знаешь. Так вот, её в дом теперь не затащишь. Каждый вечер до ночи сидит во дворе! Представляешь? На качелях сидит. В дождь, в снег. Я даже думаю: может, у ребёнка поехала крыша? Может, нам надо срочно назад вернуться, в нашу квартиру?

Я сказал, что квартира – её и Лизы. Они могут жить там свободно, не отчитываясь передо мной, с кем захотят. Мама убила бы меня за эту реплику, если б слышала, но Майя вынесла её со смирением.

– Да нет, Кирилл не поедет! Он вообще чудной такой стал! – сказала она. – Работает, как сумасшедший, денег нет, мы же ещё и квартиру снимаем… Иногда мне кажется, он мне вот-вот объявит: пациентка, вы здоровы, я вам больше не нужен! Сложит свои капли в чемоданчик, пристегнёт крылья… – она вздохнула без особенной горечи. – Как-то всё оказалось не так… Да вот он, полюбуйся! – и кивнула за стекло.

Сменив фокус, я прорвался взглядом через наши отражения и увидел двор. На корточках, спиной к берёзе, сидел человек. Голова опущена и что-то в руке – нет, не сигарета. Яблоко? Граната? Снег! Он сжимает и разжимает ладонь со снежком. И вдруг с размаху – сжатый-разжатый этот комок – себе в морду. На, умойся! Растёр…

Как-то горько мне было смотреть на него. Я больше не хотел всего этого винища – ревности, битвы, победы.

– Вам ехать пора, опоздаете загадать желание, – сказал я. – Лизку завтра вам привезу, могу хоть с утра.

– Я не поеду, – мотнула головой Майя и ещё крепче взялась за мой локоть. – Пусть сам разбирается со своими припадками совести. Почему я должна терпеть его эгоистическое самоедство? Нет, мы останемся! – решительно заключила она.

Бумеранг этот хорошо заехал мне по лбу. Несколько секунд с головой, пустой и звенящей, я смотрел в окно. А потом почувствовал ясную мысль: нельзя судить человека, тем более женщину. Каждый вытягивает жизнь, как может.

За семь лет нашего брака мне не хватило мозгов понять: Майя создана для неги и безмятежности. Она не годилась в жены декабристов и, как птичка из горящего леса, стремилась вырваться отовсюду, где полыхала недобрая страсть. На этот раз огонь и дым обуял Кирилла, тогда как моя погоревшая роща, кажется, начала пробивать из-под пепла ростки. Ничего удивительного, что инстинкт погнал Майю в обратный полёт. Только надо было теперь как-то по-божески разрулить всё это.

– Пойдём, – сказал я, вынув локоть из Майиных рук и направляясь в прихожую. – Пойдём-пойдём. Человек ждёт! – и сняв с вешалки шубку, подал ей.

Несколько секунд Майя медлила в недоумении, а затем улыбнулась и просунула руки в рукава. Её милое розовое лицо выразило радость победы. Она застегнула сапожки и первой выскочила за дверь.

– Хочешь поговорить с ним? Ох, я волнуюсь! Но, по-моему, зря вы друг перед другом так расшаркиваетесь! – весело щебетала она, пока мы спускались вниз.

Я сбегал по лестнице, толком не видя цели. Чего я хочу? Позвать Кирилла в гости? Вряд ли. Побеседовать? Не о чем. Сдать ему Майю, чтобы они ехали с Богом? Да, пожалуй, так.