Бумажная оса

Я начала использовать метеорит, чтобы вызвать осознанные сны. Если метеорит менял форму, когда я сжимала его, то я понимала, что это сон. Тогда я стала всемогущей, способной переходить в своем сне от сцены к сцене. Теперь, когда мне снился белый дом на холме, я могла следовать за детьми в его потайные комнаты. Отведя меня в комнату с часами, дети показали мне, как управлять ими, чтобы стрелки часов шли в обратном направлении. Проснувшись, я нарисовала шестеренки часов и взволнованные глаза детей.

Когда Пол вернулся из Атланты, я стала помогать ему с фильмом. В конце концов я научилась самостоятельно справляться с камерой, когда Рональда не было на месте. Пока Пол беседовал с детьми (некоторым было не больше пяти лет), я молча стояла в комнате.

– Я не хочу иметь детей. Никогда, – призналась я ему однажды после съемок. Эти слова словно прожигали мой язык, но я заставила себя произнести их, чтобы скрыть действительность.

Пол посмотрел на меня и задумался.

– Понимаю тебя, – сказал он. – Как бы то ни было, я бы хотел усыновить ребенка. Или стать приемным родителем. На свете так много детей, которые уже нуждаются в нас. И не обязательно приносить в этот мир новых детей.

Услышанное «нас» неожиданно тронуло меня до глубины души, и я пожалела, что соврала ему.

– А знаешь, было бы здорово поговорить с приемными семьями, которые взяли на воспитание детей-мигрантов, – предложил он. – Но не сейчас. Сначала нужно убедить Иммиграционную и таможенную полицию разрешить мне осмотреть окрестности, чтобы лучше понять условия жизни этих людей. Это может занять некоторое время. Они даже разговаривать со мной не станут.

Несколько секунд я молчала, а затем спросила:

– А что, если бы они дали такое разрешение? Ты действительно думаешь, что это поможет?

– Что ты имеешь в виду? Разумеется, поможет.

– Нет, я имею в виду глобально, – я сделала паузу, пытаясь остановить поток слов, но они сами вылетали из моего рта. – То есть ты уверен, что создание этого фильма как-то поможет в этой ситуации? Даже если ты получишь финансирование, это будет замечательный фильм и его посмотрят миллионы людей, изменит ли это что-нибудь?

Пол неподвижно сидел напротив меня.

– Ты в принципе сомневаешься в том, есть ли смысл снимать этот фильм?

– Я не сомневаюсь, просто мысли вслух, точно ли из этого что-нибудь выйдет.

Я не до конца понимала, зачем говорю ему все это. Словно крадущийся ястреб, по его лицу промелькну- ла тень:

– Речь идет об осведомленности, Эбби. Люди понятия не имеют, что происходит. Или же знают, но воспринимают этих детей как чужих, не заслуживающих внимания. Наша цель – показать всем, что они – живые существа, которые ужасно страдают.

– Но люди, которые действительно пойдут смотреть этот фильм, уже и так знают об этом. Я просто думаю о детях, о том, что мы выставляем их боль напоказ, снимаем на камеру. Что-то в этом не так, как и в том, чтобы этих обреченных на муки детей показывать людям, заставляя их сердца обливаться кровью, понимая, что они ничем не могут помочь.

Пол выглядел напряженным.

– Они могут потребовать изменения условий миграционной политики.

Я не ответила. Было бы жестоко продолжать этот разговор.

В течение нескольких недель ты продолжала названивать мне, оставляя встревоженные сообщения, хотя я так ни разу и не перезвонила. Вместо этого я написала письмо от руки, в котором просила тебя прекратить попытки дозвониться до меня. Это бы нарушило дистанцию, которую нам обеим следовало сохранять, и подорвало бы все твои надежды на спасение брака. Мне было больно писать, но я очень старалась, давая понять, что я настроена по-доброму, но уже обособлена от тебя. Я отправила письмо без обратного адреса.