Бумажные доспехи

Периодически позванивал телефон: Донно присылал сообщения. Одни вопросы по Роберту, что ему нужно привезти, что можно есть, как дела, какие анализы. «А чего ты, интересно, ко мне пришел, а не к этому своему Роберту?» — спрашивала Морген у телефона, отправляя очередной ответ. Потом вспоминала, что это она сама отыскала Донно в холле и притащила его к себе.

Сказала ему приехать в обеденный перерыв — и тот все бросил, примчался знакомиться с лечащим врачом Роберта. На перевязку к Морген не пошел: сказал, что сходит в медблок Института. Больше он не писал и не звонил в этот день.

К больному другу

— Ненавижу больницы. Ненавижу эту еду. Ненавижу тебя тоже, старый извращенец, — мрачно бубнил Роберт, и у Донно слегка отлегло от сердца.

Когда все было на самом деле плохо, Роберт молчал. Молчал так, будто между ним и миром была толстая пробка, будто он отроду не произнес ни звука, будто он уже не здесь, а где-то совсем в ином месте.

— Я принес тебе тут, что Морген разрешила, — сказал Донно.

— Ну зашибись, — взъярился напарник, взглянув на лотки с едой. — Она еще и мою диету контролирует?

Нарезанные листья салата, овощи, переложенные толстыми ломтями черного хлеба и отварной рыбой.

— Наверняка без соли, да? Я хочу нормальную еду, слышишь? Я загнусь быстрее от их столовской бурды, чем от той дряни, что у меня. И сладкое! Я хочу шоколад!

— Тебе сколько лет? — устало спросил Донно. — Мозги у тебя тоже задело, что ли? Какое тебе, к бесам, сладкое?

— Ладно вам, мужики, не ругайтесь — просипел с противоположной койки сосед Роберта. — Жрачку оставляй, если чего, я все съем.

Тощий парень по имени Гапшан, неопределенного возраста, с кучей разноцветных шнурков в длинных волосах был вечно голоден и чудовищно миролюбив. Ворчливую бабку-санитарку он сводил с ума бесконечными проповедями о спокойствии и отрешении от страстей. Роберт сказал, что это довольно весело, особенно если учесть, что телевизора нет, телефоны отобрали, и вообще техника под запретом.

Пол и потолок палаты были выкрашены в синий — и белыми тонкими линиями змеились узоры знаков, нейтрализующих магию. Похожие использовались в камерах и допросных для магов, и Донно выслушал изрядную порцию саркастических замечаний Роберта по этому поводу.

— Я привез тебе журналы, газеты и пару книг, — сказал Донно. — Морген сказала, что все подряд пойдет.

Роберт только презрительно фыркнул, но стопку сгреб жадно и тут же начал их перебирать, несколько журналов перебросил соседу, а потом вдруг отложил и попросил рассказать, как все было.

Донно уже рассказывал — кратко. Он покосился на Гапшана, и тот дружелюбно кивнул. Еще раз кивнул, подхватил капельницу и побрел в коридор.

— А ему можно? — с тревогой спросил Донно, провожая парня взглядом. Он и не думал, что тот окажется настолько вежлив.

Босые тощие ноги Гапшана были покрыты татуировками — столбики иероглифов от щиколоток и выше, из одежды на нем болтались только широкие шорты, а на костлявой спине чернели искусно изображенные крылья.

— Нельзя, — с большим сожалением и завистью сказал Роберт. — Но этот никого не боится. Даже Велену Семеновну. Ты ее видел? Вот кому надо стажеров натаскивать. Страшная тетка.

Донно кивнул: Морген познакомила его с лечащим врачом Роберта. Маленькая круглая женщина с морщинистым лицом и выправкой бригадного генерала.

— Ну ладно, ты не отвлекайся, — произнес Роберт. — Сейчас его выловят и обратно приведут. Рассказывай.

И Донно рассказал. От того момента, как напарник — теперь уже не напарник, только он еще не знает, — потерял сознание, и до того, как он сам почти отрубился, лежа лицом в бетонный пол. Упомянул утреннее почти-совещание с Унро — тот огорошил их догадками, что ритуал поиска проведен с ошибкой, и глаза Роберта за очками хищно заблестели.

— Ну надо же, — сказал он. — А ведь мы все делали, как положено с этим ритуалом… И что решили?

— Да ничего. Будем пока смотреть, Унро обещал вылавливать все мелочи, которые к этому могут относится.

— А ты прав, странно, что Артемиус не вызвал ребят, которые теперь дело ведут. К чему бы это только… Как пацан-то?

— Да так себе, — нахмурился Донно. — Установили его личность, вызвали родителей… Он не разговаривает. Вообще. Не дает себя трогать, пытается спрятаться, но из палаты не уходит. Его отвезли в больницу Савича, в этом госпитале нет детского отделения.

Они помолчали. Вечер сгущался, и сумерки наполняли палату. В коридоре слышалась брань, успокаивающий голос Гапшана и клацанье колесиков капельницы.

— Да, вот еще что, — неохотно сказал Донно. — Из столицы приехал Ингистани, говорят, уже начинает выстраивать всех по ранжиру, за это дело с детьми.

Старик Ингистани был главой Дисциплинарного комитета, одной из структур Института. Первоначально комитет создавали для надзора за соблюдением магами законов, сейчас комитет был скорее как внутренняя полиция Института. Донно знал Ингистани с детства, и старик не внушал ему никаких добрых чувств уже очень давно.

Железно прогремела тележка, и в палату вошла невысокая пожилая женщина в форме.