Бумажный домик

Но есть и такие предметы, которые нас любят. Например, бумажные змеи. Или мексиканские копилки — насмешливо улыбающиеся головки, они висят у нас над пианино. Музыкальные инструменты (мой старший сын делит свои симпатии между банджо, гитарой, саксофоном, кларнетом и барабаном из Конго, к которым иногда присоединяются еще и другие ударные). Альберта верна пианино, я бренчу на гитаре, отец семейства — владелец виолончели, которую он очень редко берет в руки, но созерцание ее пузатых лакированных боков тайно согревает ему душу. В лице Катрин, нашего нормандского ангела, которая провела у нас свои лучшие годы, с четырнадцати до восемнадцати, мы имели страстную флейтистку. С Долорес у нас началось царство фламенко. Даниэль дирижирует недолговечными, но страшно шумными джаз-оркестрами (одна из наиболее многообещающих групп распалась после того, как 14 июля ужасной какофонией привела в уныние праздничную толпу и под конец, обессилев от неумеренных возлияний, устлала своими телами эстраду, раскрашенную в цвета национального флага). И еще у нас есть дрозд из Индии — нас уверяли, что он прекрасно подражает человеческому голосу, но начал он с того, что, выразив нам презрение, залаял по-собачьи, а затем увлекся музыкой, вступил в состязание с телевизором и радио и стал издавать изумительные по резкости и силе звуки весьма широкого диапазона в самых разнообразных тональностях, ни в чем не уступая знаменитой Име Сумак, наследнице древних ацтеков, этому американскому соловью. У нас прекрасно живется куклам, калейдоскопам, пустым банкам (без крышек), бутылкам причудливых форм и очертаний (мы дружно надеемся, что в один прекрасный день они превратятся в светильники), ботинкам (ни одна пара, даже сношенная до дыр, не находит сил с нами расстаться — как-то раз Даниэль, которому нельзя отказать в изобретательности, потерял терпение и развесил всю обувь у себя в комнате, прибив ее к стене гвоздями, — по крайней мере мы хотя бы знали, где что искать). Веревки, клейкая лента, продавленные ивовые корзины, разноцветные куски обивочной ткани (слишком маленькие, чтобы ими что-то покрывать), шали (слишком большие — не выйдешь же из дома завернутой в трехметровую шаль? Зато их любят кошки), книги, металлические скрепки, подрамники без холста, холст без рамы, заржавленные шейкеры для коктейля, лопаточки для тортов неизвестного происхождения, лекарства, которые никто никогда не принимает. Погнутые гвозди. Картотека без карточек. Авторучки и зубные щетки очень нам преданы. Ключи у нас веселого нрава, они растут и размножаются, и большинство их, от мала до велика, никогда не подходило ни к одному замку. Есть у нас и ключи величиной с ноготь. Может быть, в другой жизни мы были лилипутами? Я мечтательно рассматриваю один из таких ключей. У меня никогда не было шкатулки с драгоценностями, ящичка, закрывающегося на замок, или миниатюрного футляра… Вот если бы у меня была копилка… Или футляр для золотой расчески. Или, например, коробка для рукоделия — я всегда о ней мечтала, но и этой мечте, подобно мечте о занавесках, вряд ли суждено осуществиться.

— Не огорчайся, — утешает меня Полина, застав за созерцанием ключа. — Он тоже подрастет. Он просто задерживается в развитии.

Политика

Мадам Жозетт. Если бы я выходила из дома, я бы обязательно пошла на демонстрацию в Трокадеро, потому что я голлистка.

Я. Вы голлистка и всегда голосуете против де Голля?

Мадам Жозетт. Одно другому не мешает. Все дело в грамматике, я уже вам говорила. А ваши студенты, все эти Кон-Бендиты, это же кошмар!

Я. Вы против студентов, мадам Жозетт?

Мадам Жозетт. Конечно. Они только болтают и шумят, вместо того чтобы действовать, свалить всю эту свору и попытаться хоть что-то изменить. Посмотрите, что нам обещают — повышение, повышение и снова повышение… А потом начнется инфляция, и что толку будет в вашем жалованье, если на него ничего не купишь? И вот что я думаю. Повышать надо покупательную способность, а не количество бумажек. Но поднять покупательную способность при нынешнем положении дел невозможно. Посредников — вот кого нужно ликвидировать в первую очередь, нужно менять саму систему.

Я. Силой?

Мадам Жозетт. А почему бы и нет? Лучше бы ваши студенты взяли власть, а не разглагольствовали попусту в «Одеоне».

Я. Вы революционерка, мадам Жозетт, и даже не подозреваете, какая радикальная.

Мадам Жозетт. Кто, я? Я правых убеждений, как и вся моя семья. Но я привыкла шевелить мозгами.