Жильбер не пьет и почти ничего не ест. Но хочет, чтобы стол был великолепно сервирован, тарелка полна, рюмка налита до краев, потом он смочит в ней губы, вернет тарелку на три четверти полной, а корнишоны даже не заметит. Я думаю: «Что за расточительность!» А потом смеюсь сама над собой. Трудно убить в себе рефлексы хозяйки!
Жильбер устраивается перед телевизором, усадив Полину к себе на колени. Теперь за весь вечер из него не вытянешь ни слова. Разумеется, только такие буржуа, как мы, имеют дома телевизор, который мы, кстати, никогда не смотрим (я два года работала репортером на телевидении, и с меня довольно), а Жильбер, стоит только ему оказаться у телевизора… Я не могу удержаться, чтобы не съязвить:
— Мне казалось, что больше всего на свете ты ненавидишь семью и телевизор.
Его обезьянье лицо, склонившееся над уснувшей Полиной, внезапно принимает почти человеческое выражение:
— Ха! Здесь у меня есть алиби!
На мгновение воцаряется дружеская атмосфера. На одно мгновение, и этого достаточно. Разве я не знаю, что он сейчас же постарается нарушить ее, развеять? Но освещение переменилось. С друзей можно тоже стричь купоны.
Друзья
Ты делаешь вклады. Воспоминания, обеды, обмен книгами, деньги в долг, идиотские фильмы, над которыми вы столько вместе смеялись, совпадение взглядов или по крайней мере уважение к взглядам другого, светлые минуты… Все это вклады. «Старый друг» — счет в банке. В любой день, когда только пожелаешь, пожалуйста, любое воспоминание в целости и сохранности, внимание, сочувствие, восхищение, это уже проценты… Ты уверен в друге как в себе самом. Нет ничего прекраснее двадцатилетней дружбы. Ты понимаешь, тебя понимают — с полуслова. Вам тепло, вам покойно. Вам не терпится закрыть дверь, чтобы остаться «среди своих». «Ты помнишь» — твоя чистая прибыль. Как распорядится своим капиталом отец семейства? — «друзья прежде всего»!
Круг замыкается. Но есть и «другие друзья», связанные с вами политическими, гастрономическими, светскими интересами. Иногда — увы! — христианскими. Избранное общество игроков в бильярд, или «весь Париж», или члены приходского церковного совета, или ветераны абстрактного искусства, маленький кружок мадам Вердюрен, или одинокие поклонники вина Корбьер — всюду свой мир, свой круг.
«Непрошеный гость» есть непрошеный гость. Круг, по своему определению, замкнут. Каким бы большим он ни был. «Если бы парни всей земли за руки взяться однажды смогли…» Эта песня мне известна. Но разве не должны разомкнуться руки, чтобы впустить третьего, кого совсем не ждали? А тот, кого не ждали, бедняк, бездельник, тот, кто мешает, кто распахивает закрытую дверь, разве он не всегда один и тот же?
Друзья — конечно! У нас есть друзья, которые нам очень дороги, они приходят к нам ужинать каждое воскресенье, они в курсе наших дел, надежд, забот. Но поскольку мы никогда заранее не знаем, сколько ждать гостей, может, тот, кто зайдет случайно, окажется еще важнее тех, кто приходит всегда. Просто дорого уже то, что он зашел.
Я говорю Жаку:
— Потом, когда у детей будут свои семьи, когда мы останемся одни, мы сможем…
Жак, с иронией:
— Ты надеешься, что мы когда-нибудь останемся одни?
Те, кто заходит случайно. Иногда они уходят и не возвращаются. Это меня огорчает. Потому что дружба важнее самих друзей. «Лестно слышать», — обижается Жанна. Иногда так трудно понятно выразить свою мысль.
И иногда так трудно понять. Я тугодум, все перевариваю медленно. Рефлексирую, анализирую. И нередко именно те, кто говорит не задумываясь, вдруг подсказывают мне нужные слова. Они приходят, уходят, и после них порой остается слово, улыбка, которые дороги мне, мне хочется сказать за это спасибо… Но они уже ушли. Может быть, они вернутся, может быть… Мне бы очень хотелось. Хотелось, чтобы в наш дом можно было заходить, как заходят в кафе, на вокзал, в церковь. Только эти сравнения слишком преувеличены. Скорее как в бумажный домик, вроде японских домишек — нараспашку, со всех сторон открытых ветру, легоньких, почти не касающихся земли, как бы только символ дома, но и этого достаточно, потому что мы все тут вместе.
— Вместе, но на сквозняке, — говорит мне Жанна, которой я пропагандирую такой образ жизни.
Мое лирическое настроение испаряется.
Сквозняки
Дело в том, что бумага не держит тепла. Все тепло только от нас. А если больше нету сил…